Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Взгляды Л. Толстого после духовного переворота представляли для современников нечто странное. Мы понимаем сейчас, в чем заключалась причина этой странности: слишком необычной была мысль, что человек, называющий себя религиозным, отвергает Церковь. В XIX веке, несмотря на описанные выше секулярные процессы, религиозность, особенно в России, еще с некоторым трудом могла мыслиться во внеконфессиональной форме, то есть не в виде приверженности Церкви. Конечно, были сектанты, и именно к ним в первую очередь и тянулся Л. Толстой, угадывая в их взглядах нечто для себя сродное.

Двойственность проявляется в идеях Толстого очень ярко.

С одной стороны, писатель в своих трактатах и дневнике указывал, что именно в Боге и религии он нашел фундамент человеческого бытия, смысл своей жизни, мотивацию для ее продолжения. Более того, он утверждал, что иной основы не имеют и не могут иметь не только индивидуальное человеческое существование, но и любое человеческое сообщество, государство, культура, творчество. Вне религии любая деятельность бессмысленна и вредна. Только в религии она обретает смысл и цель.

С другой стороны, Л. Н. Толстой пытается убедить своих читателей, что православная вера есть набор случайно возникших обманов и идолопоклонство, причем одним из главных обманов является идея Воскресения Христова, факт, который всю свою жизнь Л. Н. Толстой не только не принимал, но и прямо отрицал, причем часто в кощунственной форме, даже незадолго до смерти[157].

Следует сразу сказать, что философии Л. Н. Толстого совершенно чуждо понятие «Откровение». Всю жизнь для писателя Крест Христов (т. е. факт воплощения, страданий и Воскресения Христа) был, если вспомнить знаменитые слова ап. Павла, большим искушением: «А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1:23). Истинная жизнь, о которой часто говорит Толстой, у него всегда самостоятельно пережитый опыт, а по отношению к чужому религиозному опыту Толстой мог проявлять очень часто только нетерпимость, причем в агрессивной форме[158].

Значит ли это, что Л. Толстой был только рационалистом и совершенно не воспринимал мистическую сторону в христианстве, как считали некоторые авторы, писавшие о Толстом? Это очень важный, принципиальный и сложный вопрос, и на нем я хотел бы остановиться более подробно.

Начну с замечания Н. А. Бердяева, который подчеркивал, что мистика Л. Н. Толстого – мистика первостихий жизни (так ярко проявившаяся в «Казаках»), которая «никогда не встречается с Логосом, то есть никогда не может быть осознана»[159].

Логос (греч. λογος – слово, мысль, смысл) – термин классической философии, означающий одновременно и высказанное, и имеющее смысл. В философском понимании – наиболее глубинные закономерности мира. В Евангелии от Иоанна (Ин. 1:1–14) и затем у святых отцов Логос – Единородный Сын Божий, воплощенный и рожденный, то есть ставший Богочеловеком Иисусом Христом.

Эта же мысль присутствует в работах П. Бицилли, который противопоставляет «чистую мистику» Л. Толстого и «христианскую мистику» Евангелия и утверждает, что Л. Н. Толстой является ярким и своеобразным представителем именно первой[160]. Здесь, очевидно, под «чистой мистикой» следует понимать сложный комплекс, имеющий именно языческо-пантеистическую основу.

Другими словами, рационализм Л. Толстого не есть рационализм западного толка, который в XIX веке трансформировался в позитивизм и позже в сциентизм (то есть поклонение науке). Толстой не был просто прогрессистом, типичным рационалистом позитивистского толка, боровшимся с суевериями. Обратим внимание на то, например, что он всю жизнь был неспособен оформить свое учение в виде последовательной системы или доктрины (понадобилась помощь В. Черткова).

В рационализме Толстого присутствуют «русские» или даже «православные» элементы. По мысли Бердяева, это полуязыческая мистика космоса, стремящаяся найти какое-то обоснование в Евангелии (во всяком случае, в эпоху писания «Казаков»), но очень далекая при этом от христианской мистики (например, от исихазма или откровений католических авторов Средневековья). Не случайно ведь стремление писателя образовывать конструкты, производные от слова «разум», в которых присутствуют понятия «жизнь» и «любовь» (например, столь важное для взглядов Толстого «разумение жизни»). Можно сказать, что парадоксальным образом рационализм Л. Толстого иррационален, ибо очень сильно ориентирован на чувство.