Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929

Особенно настоятельно Троцкий просил о британской визе, имея в виду, что историей и культурой этой страны он интересовался в предыдущие годы, что его книги об Англии получили благожелательную оценку либеральной прессы. В поддержку Троцкого высказались такие известные писатели, как Джордж Бернард Шоу и Герберт Уэллс. Последний указывал, что «Троцкий имеет право приехать в страну, которая всегда, на протяжении всей своей истории, была гостеприимной для политических деятелей, обращавшихся к ней в подобных обстоятельствах»[1003], что Троцкий — «единственный первоклассный интеллиент, порожденный революционным движением»[1004]. Однако многократные просьбы Троцкого о предоставлении британской визы неизменно натыкались на отказ. Даже пришедшие к власти в Великобритании в 1929 г. лейбористы во главе с Рамзеем Макдональдом не захотели впускать пламенного революционера и осложнять отношения с советским правительством. (Наверное, не забылось и высокомерное поведение Троцкого в порту на пути в Россию в 1917 г., и арест по указанию наркома иностранных дел британского генерального консула Локкарта, которого, по существу, держали заложником, одновременно фабрикуя против него дело о шпионаже.)

Что касается Соединенных Штатов, то Троцкий замыслил поездку туда уже в мае 1929 г. 25 мая он обратился к американскому консулу в Стамбуле с просьбой о разрешении въехать в США и «пробыть там в течение трех месяцев» для работы над книгой по «сравнительной истории гражданских войн в России и Америке», о второй американской революции и об Аврааме Линкольне (которые на самом деле писать не собирался)[1005]. Он заверял, что не будет заниматься политикой, и обязался «не вмешиваться, будь то прямым или косвенным образом, во внутреннюю жизнь Соединенных Штатов». Уже 23 июня просьба была отклонена ввиду политических взглядов просителя[1006]. Впускать в США волка в овечьей шкуре, слезно обещающего не вмешиваться во внутренние дела, американцы не планировали. Книга Троцкого о Гражданской вой не, судя по всему, их тоже не заинтересовала. На призывы быв шего вождя революции откликнулся только неутомимый Дризо в «Иллюстрированной России», да и то лишь в виде серии карикатур, суть которых сводилась к тому, что во имя избавления России от коммунизма «любая страна» должна предоставить «убежище Троцкому… и не только ему, а всем членам ВЦИКа, ЦИКа, всем членам Коминтерна и Профинтерна и всем, всем коммунистам вообще»[1007].

15 июля 1933 г., за два дня до отъезда с Принкипо во Францию, куда Троцкий получил наконец визу, он сделал пространную запись в своем дневнике: он всегда, да и теперь, рвавшийся в гущу политических событий, в людские толпы, на которые он мог бы оказывать воздействие своим пером и своим ораторским талантом, за годы пребывания в Турции привык к островному одиночеству, к сравнительному уединению; в полной мере оставаясь человеком публичным, он предпочитал теперь оказывать воздействие не устными выступлениями перед массой слушателей, которые бы жадно заглатывали каждое его слово, которые превращались в толпу, готовую выполнить любой его приказ, а более спокойными средствами — книгами, письмами, беседами с немногочисленными посетителями.

Возможно, сказывался уже не молодой возраст Троцкого: ему пошел шестой десяток. В еще большей степени на образ его жизни влияли условия, на которых он был принят Турцией: отказ от политической деятельности. К подобному поведению Лев Давидович стал постепенно привыкать уже в ссылке, но тогда считал свое положение временным. Теперь же у него начинало складываться впечатление, что высылка — надолго. И он стал воспринимать новые условия своего существования не просто терпеливо, а даже с некоторым удовлетворением. «Принкипо — остров покоя и забвения, — писал он в дневнике. — Мировая жизнь доходит сюда с запозданием и в приглушенном виде… На Принкипо хорошо работать с пером в руках, особенно осенью и зимой, когда остров совсем пустеет и в парке появляются вальдшнепы»[1008].