Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917

Надо признать, что это был весьма примитивный взгляд на сущность течения, охватившего многие страны Европы и Америки, в котором принимали участие сотни уважаемых и просвещённых людей. Тем не менее Бронштейн написал целую книгу о масонстве, рукопись которой вначале кочевала из рук в руки родных и близких, а затем осела в архиве газеты «Искра», где в конце концов затерялась. «По-видимому, её израсходовала на растопку печей или на другие надобности та швейцарская хозяйка, которой архив был сдан на хранение. Я не могу не послать упрёка этой почтенной женщине», — писал Троцкий в мемуарах с немалым оттенком пренебрежения к тому печатному органу, в котором он начал свою публицистическую деятельность общероссийского масштаба, и с очевидным уважением к своему явно слабому труду[142].

Объяснение потери рукописи было весьма сомнительным, имея в виду, как тщательно хранился искровский архив, через много лет оказавшийся в Москве[143]. Скорее всего, труд был сочтён не заслуживающим не только публикации, но и хранения.

В тюрьме Лев взял на себя организацию коллективной подготовки к допросам и суду. С этой целью он написал подробную записку с изложением версии, которой должны были придерживаться все обвиняемые по делу Николаевского союза. Написать он стремился так, чтобы, с одной стороны, дать представление о благородных замыслах арестованных, а с другой — попытаться свести к минимуму вину своих товарищей и свою собственную. Письмо, исполненное искромётного сарказма и злой сатиры, тайком передавалось из одной камеры в другую и обеспечило единство позиций.

Тем временем в тюрьму поступали вести с воли, которые жадно воспринимались арестованными социал-демократами. До них дошли сведения о состоявшемся в Минске в марте 1898 г. нелегальном I съезде Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), на котором присутствовало всего лишь девять человек, к тому же почти сразу арестованных. Реально социал-демократическую партию это собрание образовать не смогло, но съезд воспринимался как символ предстоявшего практического конструирования марксистской партии в России. Доходили сведения о студенческих демонстрациях и активизации либералов.

Политические заключённые искренне чувствовали себя интернационалистами, своеобразными космополитами, гражданами всего мира. Их волновали события не только на родине, но и далеко за её пределами. Англо-бурскую войну они воспринимали как борьбу между крупным и мелким капиталом. Однажды в тюрьму проник слух, что во Франции произошёл переворот, свергнута республика и восстановлена королевская власть: «Мы были охвачены чувством несмываемого позора. Жандармы бегали в беспокойстве по железным коридорам и лестницам, чтобы унять стуки и крики. Они думали, что нам снова дали несвежий обед. Нет, политический флигель тюрьмы бурно протестовал против реставрации монархии во Франции»[144]. До формирования концепции перманентной революции Троцкого оставалось ещё несколько лет, но все эти накапливавшиеся юношеские впечатления, включая тюремные, являлись эмоциональным и умственным вкладом в копилку будущей системы политических взглядов.

Однажды у Льва в разгар диспута произошёл странный приступ. Он потерял сознание, начались судороги. Правда, его легко привели в себя, и самочувствие почти сразу стало нормальным. Подобные случаи происходили и позже с разной степенью тяжести (обычно гораздо легче), чаще всего на публике. Известный социал-демократ Лев Григорьевич Дейч[145] высказал мнение, что у Троцкого произошёл приступ эпилепсии[146]. Но Дейч не имел никакого отношения к медицине (у него было незаконченное высшее философское образование) и вряд ли мог в этом вопросе считаться авторитетом. Сам Троцкий и лечившие его после 1917 г. лучшие советские медики, судя по имеющимся материалам, никак не определяли характер заболевания. Один из кремлёвских докторов Ф.А. Гетье[147], с которым у семьи Троцкого установились доверительные отношения, полагал, что имела место особая форма малярии, которую Троцкий подхватил в тюрьме, но и он не был уверен в точности своего диагноза. Постепенно загадочная болезнь приобрела новые формы: резко повышалась температура, возникали желудочные расстройства, особенно в моменты наиболее интенсивного нервного напряжения[148]. Нередко Троцкий после такого приступа должен был несколько дней находиться в постели.

Современные медики полагают, что Троцкий, скорее всего, был подвержен вегетативно-сосудистым кризам, связанным с крайними перегрузками нервной системы.