Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Отдельная глава называлась «Советский термидор». Термидор, то есть, в понимании Троцкого, перерождение революции, превращение ее в собственную противоположность, рассматривался им как победа бюрократии. «Она победила всех этих врагов — оппозицию, партию и Ленина — не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции»[455], — образно писал Троцкий. Произошло политическое вырождение партии, которая сама стала средоточием бюрократии и свойственных ей методов властвования. Вывод о том, что сама большевистская партия стала бюрократическим инструментом, был для Троцкого весьма нелегким и потому исключительно важным, хотя подчас автор как бы по инерции забывался и говорил о власти не бюрократизированной партии, а о власти бюрократии над партией, Советами и профсоюзами.

Троцкому было особенно трудно найти социальные корни происшедшего «термидора», без чего он, со свойственным ему марксистским догматизмом, не мог никак обойтись. Он не был здесь последователен. Наряду с экономическими факторами он признавал чисто политические в лице самой бюрократии, «насади-тельницы и охранительницы неравенства». Но все же главным источником происшедшей советской трагедии он считал бедность и культурную отсталость масс. Именно она породила «повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его»[456].

Разносторонне рассмотрев рост социальных антагонизмов, включая расслоение пролетариата и противоречия колхозной деревни, которая едва приходила в себя после «грозного взрыва Гражданской войны»[457], критически рассмотрев проблемы семьи, молодежи, культуры, армии, внешней политики, Троцкий попытался дать определение того социально-политического устройства, которое в это время существовало в Советском Союзе. Он отвергал утверждение некоторых социал-демократов, что в стране установился государственный капитализм, а советская бюрократия превратилась в новый господствующий класс. Он полагал, что «вопрос о характере СССР еше не решен историей»[458]. Вопрос этот еще только мог быть решен, по мнению автора, в будущем — борьбой социальных сил как на национальной, так и на мировой арене.

Весьма смелыми, особенно имея в виду коммунистическое мировоззрение автора, были сравнения советского строя с национал-социалистическим режимом в Германии. Высмеивая «тайное голосование», намеченное в проекте новой конституции СССР (она была принята 5 декабря 1936 г.), он несколько легкомысленно отмечал, что «на тайное голосование не посягнул и Гитлер»[459]. В заключительной же части работы сопоставление гитлеровской и сталинской диктатур было более развернутым: «Мы приходим к неожиданному, на первый взгляд, но на самом деле непреложному выводу: подавление советской демократии всесильной бюрократией, как и разгром буржуазной демократии фашизмом, вызваны одной и той же причиной: промедлением мирового пролетариата в разрешении поставленной перед ним историей задачи. Сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие социальных основ, представляют собою симметрические явления. Многими чертами своими они убийственно похожи друг на друга»[460].

Иными словами, Троцкий приходил к выводу, что нацизм в Германии победил потому, что запоздала мировая социалистическая революция, с пониманием, что, если бы в Европе произошла революция, в ней не осталось бы места фашизму. И на теоретическом уровне с этим, видимо, можно было бы согласиться. По Троцкому, национал-социализм в Германии стал альтернативой интернациональному социализму Маркса. Отказываясь от своих прежних предположений о том, что в СССР возможно мирное восстановление «социалистической» или «пролетарской» демократии, Троцкий становился теперь на точку зрения о неизбежности в Советском Союзе новой революции. Существовавшая в СССР политическая власть привела к такой деформации «рабочего государства», которая, по мнению Троцкого, могла быть ликвидирована только силой: «Пролетариату отсталой страны суждено было совершить первую социалистическую революцию. Эту историческую привилегию он, по всем данным, должен будет оплатить второй, дополнительной революцией — против бюрократического абсолютизма»[461]. Таким образом, Троцкий призывал к политической, но не к социальной революции, изобретя для этого новый устраивающий его термин: «бюрократический абсолютизм», созвучный с классическим вполне «классовым» абсолютизмом, с которым вечно боролись все революционеры, начиная с буржуазных.