Но что касается русских рукописей, то Москва ими гораздо богаче, чем Петербург. В Синодальной (патриаршей) библиотеке, в библиотеке Синодальной типографии, в библиотеках при многих монастырях и соборах (библиотеки: Чудова монастыря, Архангельского собора и т. д., наконец три громадных библиотеки Троицко-Сергиевой лавры), также в собраниях многих частных лиц находится такое громадное количество русских рукописей, которое оставляет далеко за собою количество русских рукописей, находящихся в Петербурге, а именно только в Публичной Библиотеке, в Румянцовском музее и в Академии Наук, вместе взятых. Почему же несколько рукописей Румянцовского музея стали вдруг так необходимы для процветания Москвы? Московская публичная библиотека может и должна основаться и без них.
Говорят, будто в Москве сокровища Румянцовского музея будут полезнее, чем в Петербурге. 3а что такое унижение Петербурга, за что такое непомерное превознесение Москвы? И кто может быть не то, что судьею, а пророком в этом вопросе? Для этого нужна была бы какая-то невообразимая и невиданная комиссия, которая решила бы, что все сделанное до сих пор петербургскими учеными, на основании Румянцовских рукописей, мало или ничтожно, а Москва будет работать совершенно иначе. Не надо забыть того, что классические сочинения, хотя бы одного только Востокова, почти исключительно опираются на Румянцовский музей…
Любопытно так же было узнать: мыслимо ли было бы, чтоб Париж, Лондон, Берлин или Вена согласились бы отправить в Реймс, Лион, Бордо или Гавр, – и Иорк, Дублин, Эдинбург или Оксфорд, – в Лейпциг, Кассель, Иену или Штутгард – одну из своих капитальных библиотек, да еще преимущественно состоящую из наидрагоценнейших рукописей? Конечно – никогда!
Говорят тоже: у нас нет денег на то, чтоб поддерживать в должном виде Румянцевский музей. Но тогда пусть будет объявлена публичная подписка, и верно соберется довольно рублей на то, чтоб починить дом – да еще какой дом! Дом исторический, дом, пожертвованный русскому народу государственным канцлером графом Румянцевым, дом, где он жил, собирал многие десятки лет великие интеллектуальные сокровища для образования и возвышения этого народа!
…Но кроме всех этих доводов есть еще один, самый важный, который, несмотря на это, был совершенно позабыт авторами проекта о переводе Румянцовского музея из Петербурга в Москву. Это именно тот, что Румянцовский музей есть собственность не казенная, а народная. Канцлер Румянцов завещал русскому народу и все сокровища науки, им собранные, и дом, где сам жил. Всякий народ гордится такими фактами своей истории, всякий народ старается увековечить не только факт, но и все, что относится к высокой личности, его произведшей. В Париже или Лондоне не только никому не пришло бы в голову спустить “по вольной продаже” дом Румянцова, но его берегли бы на веки веков как зеницу ока, его держали бы чуть не под стеклянным колпаком. Быть может, назвали бы именем Румянцова соседнюю улицу, площадь. У нас – собираются вычеркнуть его вон посредством аукциона!
Румянцовский музей известен по всей Европе. И вдруг, в один прекрасный день, он вытерт вовсе, как резинкой. Какой пример и наука будущим патриотам, когда они будут знать, что у нас нет ничего твердого, ничего прочного, что у нас все что угодно можно сдвинуть, увезти, продать! Года два назад в Лондоне зашла речь о том, чтоб по крайней тесноте места перевести Британский музей из одного квартала Лондона в другой. И что же? Общественное мнение поднялось одной массой, парламент был засыпан представлениями и просьбами о том, чтоб этого не делали. “Как! трогать Британский музей с места – заговорили все. – Нет, это не хорошо, этому не следует быть. Пускай скупают кругом дома, кварталы, по какой бы то ни было цене, но чтоб Британский музей не был тронут с места”. Так оно и сделалось. Все только потому, что там понимают, что такое значит историческое чувство, уважение сердечного патриотизма отдельных лиц, народная гордость. В Лондоне не стали бы справляться с буквой какого-то завещания, не стали бы доискиваться, с ревностью буквоеда, что Румянцов сказал, и чего не договорил в своем завещании. Посмотрели бы на дело в общей его сложности, и больше всего похлопотали бы о том, чтоб пожертвованное народу достояние не ездило с квартиры на квартиру, и чтоб заключающий его дом остался на веки цел».