Лев в Москве. Толстовские места столицы

Пока Татьяна Львовна рисовала, приехала Софья Андреевна, около пяти часов, пригласив гостя обедать: «Что ж нам Льва Николаевича ждать! Уж и поздно, да и все равно его обед другой, чем наш». Но в эту минуту пришел и хозяин дома: «Меня посадили между мужем и женой, и мне почти все время пришлось вертеть головой от одного к другому – оба за раз спрашивают о том и о сем, как тут быть? Но скоро Софья Андреевна занялась малыми детьми, и своими, и чужими, и мы принялись толковать со Львом про свое. Но еще больше мы с ним толковали после обеда и кофея, когда Софья Андреевна села у круглого стола и красного абажура в гостиной и должна была говорить с одной или двумя появившимися барышнями, а мы сели подальше, у стены, между маленьких столиков, и никто уже разговора нашего не слушал и в него не вмешивался, а детский шум и гам тоже унялся, потому что они все бегали, и бесились, и кричали, и визжали в нижнем этаже». Поговорили хорошо.

Обсудили коллег по перу – Пушкина и Лермонтова, у которых «есть столько хорошего и чудесного при полном почти отсутствии головы», Гоголя, Грибоедова, Тургенева. Затем перешли на художников, сойдясь на общем неприятии Васнецова и его «лжерелигиозной» и «лженовой» живописи. Общие, непримиримые взгляды Стасов и Толстой обнаружили и по поводу «дарования» от государства через Академию наук 50 000 рублей на ежегодную помощь литераторам. Презрев сию подачку, они посчитали ее «не великим благодеянием и чудным великодушием, как все, к своему стыду, у нас находят, а ловушкой и капканом для порабощения и кастрирования прессы».

Пришедши на следующий день в Хамовники, Стасов отметил вегетарианский стол Толстого: «Похлебка из геркулеса, которую он ест утром, вместо чая, и в час за завтраком, потом в шестом часу, за обедом, и наконец в десятом часу вечера, вместо чая; затем была спаржа и, наконец, картофельные котлеты – без масла коровьего и без яйца».

Подробности повседневной жизни семьи Толстых в Хамовниках Стасов зафиксировал подробно, поразило и то внимание, коим окружили его граф с супругой. Софья Андреевна очень хотела угостить гостя сперва шоколадом, затем конфетами. Отказываться было неудобно, и Стасов вместо конфет попросил дать ему графин с холодной водой и домашнюю пастилу из яблок, которой его угощали накануне. А Толстой озаботился состоянием Стасова: «Подошел ко мне, взял (тоже, как жена) за обе руки, заглядывая мне в глаза, и сказал: “Ну, что, все еще руки совсем холодные?” – “Как, все еще? Отчего, вы думаете?” – “Да мне сейчас жена сказала внизу, что у вас руки похолодели совсем, и я пришел посмотреть”».

Спустя четыре года после этой встречи, в январе 1900 года, решившийся прийти к Толстому журналист и критик Николай Александрович Энгельгардт увидел в Хамовниках такую же захолустную атмосферу – «узкий переулок с постройками провинциального типа, несколькими заводскими зданиями, где днем жужжание и гул, также и старый барский дом в глубине двора». Лев Николаевич принял журналиста в халате, показавшись гостю «волшебным» и непохожим ни на один из своих портретов, даже Репина. «Боже, да какой же он славный, какой милый, какой светлый!» – только и смог воскликнуть про себя Энгельгардт.

Лев Николаевич говорил, а журналист внимал мыслям писателя о народной жизни, о трудности уразумения ее смысла, о впечатлениях после просмотра пьесы «Дядя Ваня», в принципе хорошей, но имеющей «существенный недочет в нравственном смысле». А еще Толстой рассказал о неудавшейся попытке послушать лекцию для простого народа – жаль, что лекторша опоздала. Потом пили чай с медом.

Приезжали к Толстому не только из России, но и из Америки. Лучшая на тот момент переводчица русских писателей (Пушкина, Тургенева, Лескова, Горького) Изабелла Флоренс Хэпгуд пришла в Хамовники в ноябре 1888 года. Свел ее с Толстым Стасов. После возвращения из России Хэпгуд опубликовала воспоминания «Прогулка по Москве с графом Толстым» и «Толстой в жизни», переведенные на русский язык. Эти записки представляют собою ценный исторический источник, отрывок из которого мы публикуем в этой книге.

«Мы сидели за обеденным столом в доме графа Толстого в Москве. Я только что отведала маринованных грибов из Ясной Поляны, самых вкусных, какие я встречала в этой стране, где грибов едят много. Грибы … послужили поводом для беседы. Дети спали. Взрослые члены семьи, несколько родственников и мы были заняты оживленной беседой; точнее, это я беседовала с графом, а остальные вступали в разговор время от времени».

«Все, что я написал до сих пор, – признавался Толстой, – было создано под вредным влиянием табака. Поэтому я бросил курить. Все, что у меня издается с этого времени, – результат чистого умственного и духовного подъема».

В ответ на это гостья пошутила: «Лев Николаевич, очень, очень прошу Вас, начните курить немедленно».