Лев в тени Льва. История любви и ненависти

14 июля 1901 года Софья Андреевна пишет в дневнике: «Уехали Лёва, Дора и Павлик в Швецию. Ужасно, ужасно больно было с ними расставаться. Я их особенно сильно принимаю к сердцу, особенно чувствую их жизнь, их горе и радости. Последних мало им было в этом году! И так безукоризненно свято они живут, с лучшими намерениями и идеалами. Им нечего скрывать, можно спокойно до дна их души смотреть – и увидишь всё чистое и хорошее. Бедная Дорочка бегала в пять часов утра на могилку своего Лёвушки проститься с любимым детищем, и мне хотелось плакать, и я болела ее материнскими страданиями с ней вместе». Видимо, и Толстой почувствовал, что с отъездом Лёвы и Доры в Ясной Поляне закончился какой-то громадный период его жизни – жизни со своими детьми. «Сегодня утром ходит около дома и говорит: “А грустно без детей, нет, нет и встретишь две колясочки, а теперь нет”. Как раз были тут вместе Павлик и Сонюшка, дочь Андрюши».

По этим ли причинам или из-за преклонного возраста (в 1898 году ему исполнилось семьдесят лет) Толстой начал серьезно болеть. «Все эти дни он мрачен, потому что слаб и боится смерти ужасно, – пишет Софья в феврале 1901 года. – Как не хочется Льву Николаевичу уходить из этой жизни…» «Дряхлость Льва Николаевича тянет меня за собой, и я должна стареть вместе с ним, и не могу, не умею, если б и хотела», – пишет она в мае. В июле состояние здоровья стало настолько угрожающим, что врачи посоветовали на осень и зиму перевезти его в Крым. Графиня Панина предоставила семье Толстых роскошную виллу в Гаспре. Последователь Толстого Павел Александрович Буланже, работавший на железной дороге, организовал для их переезда отдельный вагон.

В Петербург! В Петербург!

Из воспоминаний Льва Львовича, написанных много лет спустя, получается, что впервые о переезде из Ясной Поляны в Петербург он задумался после смерти Лёвушки. Но это не так.

Большой двухэтажный дом по Таврической улице был приобретен им в декабре 1900 года, когда ребенок был еще жив. Купчую на этот дом он заключал во время болезни Лёвушки, оставив Дору одну с больным ребенком в Ясной Поляне. По-видимому, этот отъезд в Петербург был связан со срочной необходимостью в подписании бумаг, но сама история с приобретением дома началась еще в 1898 году, когда Лев Львович продал дом в Москве.

Продавая и часть самарского имения осенью 1900 года, сын Толстого уже знал, что будет покупать дом в Петербурге. 10 ноября он писал матери: «Я продал Бобровку за 20 000, жалко было, но, если покупать дом, что я, верно, сделаю в следующую поездку в Петербург, надо иметь все деньги налицо».

Так что смерть Лёвушки не была причиной отъезда Лёвы и Доры из Ясной Поляны.

Вообще трудно сказать, насколько серьезным и основательным было его решение поселиться в Ясной Поляне. По-видимому, в его голове был не один жизненный план, а сразу несколько. Он и помещиком хотел стать, и писателем, и реформатором России, и главой огромного семейства – продолжателем рода Толстых и Волконских…

Но вот вроде бы мелочи. Когда он разбирал «старый хлам» во флигеле, то, между прочим, выбросил на чердак записки своей бабушки, Марии Николаевны Волконской. А когда в Ясную Поляну приехал детский доктор из Москвы к больному Лёвушке, то у Льва Львовича «не было под рукой» денег, и он просил мать отдать двести рублей врачу. Приобретая дом в Петербурге за немалую сумму – больше ста тысяч рублей – он истратил на это все деньги, которые выручил от продажи бывшей отцовской собственности, но кроме этого за всю свою жизнь он ничего не приобрел и детям своим ничего не оставил, в отличие от отца, разделившего между женой и детьми полумиллионное состояние…

«Петербургский» проект Льва Львовича преследовал, как он сам писал, три цели: «первое – создать дружную и здоровую семью, второе – составить достаточное для детей и себя состояние и третье – служить, насколько я мог, России…» Все задачи были прекрасны! Настораживало одно: и за этот проект он брался не с холодной головой, но обуреваемый неотчетливыми мечтаниями, как и в то время, когда он плыл в Швецию, чувствуя в себе брожение крови Рюриков.

«В Петербург! В красивую молодую европейскую русскую столицу, которую Пушкин назвал “гениальной ошибкой Петра”[43]. Но ошибся не Петр, а Пушкин, и будущие русские поколения, по всей вероятности, увидят, что Петербург еще только начал начерно выполнять свою роль окна в Европу и что в конце этого века он будет одним из самых культурных и богатых городов мира, насаждая по всей России истинную нордическую цивилизацию», – писал он.

У его жены Доры были куда более скромные пожелания. Ей хотелось быть ближе к отцу и матери, к родной Швеции. И, положа руку на сердце, она уже поняла, что жить в Ясной Поляне, может быть, прекрасно и замечательно, но рожать детей нужно рядом с папой Вестерлундом.