Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

Воаз–Иахин поцеловал Майну на прощание, пожал руки отцу и матери, не глядя им в глаза. Майна написала свой домашний адрес на клочке бумаги, сунула его в карман Воаз–Иахину. Он пошагал по дороге прочь от заправочной станции.

— Как вам удалось это? — слышал он рассерженный голос Майны сзади до того, как фургон отъехал. — Как вам все время удается всех отпугивать?

26

Иахин–Воаза привезли в ту же самую больницу. Уже знакомый ему доктор заметил его у регистратуры и увлек за собой, поманив заодно и констебля. Гретель осталась в приемной под надзором другого констебля.

— Меня это ничуть не удивляет, — заявил доктор. — Я знал, что рано или поздно дело дойдет до полиции. Что, ограда снова вцепилась в вас своими зубцами?

— Снова, — ответил Иахин–Воаз.

— Ну что ж, — сказал доктор. — Вот что я вам скажу, мой дорогой. Если вы собираетесь оставаться в этой стране, вам придется выучить местные правила. Эта ваша возня с хищниками тут не пройдет. Животных держат в зоопарках для развлечения публики, а не для религиозных обрядов разного пришлого элемента. — Он повернулся к констеблю. — Он здесь уже второй раз.

Констебль не желал быть втянутым в дискуссию о хищниках.

— Там с ним одна дамочка, — вставил он.

— Ну конечно, — сказал доктор. — «Ищите женщину», да? Говоря напрямую, в основе девяти случаев из десяти лежит секс. — Он отхватил ножницами остатки Иахин–Воазова рукава и спрыснул раны антисептиком. — Жжет, да? — злорадно осведомился он, увидев, как побледнел Иахин–Воаз. — На этот раз вас цапнули довольно глубоко, дружок. Мне все равно, что вы подумаете, но знайте, что я считаю этот случай постыднейшим злоупотреблением благами Национальной системы здравоохранения. Одна надежда, что власти затеют расследование, — добавил он для констебля, обрабатывая и забинтовывая раны.

— Мы как раз хотели подвергнуть его психиатрическому освидетельствованию, — словно оправдываясь, сказал констебль.

— Чтобы растратить еще немного государственных средств, да? — подхватил доктор. — Все как по писаному. Этот малый со своим культом, женщинами и обрядами… — Он сделал паузу, расстегнул рубашку Иахин–Воазу, но не найдя никакого амулета, продолжал: — Вы привозите его сюда, да еще небось в сопровождении эскорта, я его тут подлатываю, а потом он вдобавок задарма проводит выходные в психушке. А там он еще кого-нибудь в свою веру обратит. Где вы его нашли такого, что там произошло?

— На набережной, — ответил констебль. — У женщины был нож.

На какую-то секунду он встретился глазами с доктором, перевел их на Иахин–Воаза, снова отвел.

— А вы не морочите мне голову, старина? — спросил его доктор. — Вы что, всерьез полагаете, что нож может оставить такие большие и глубокие раны, словно от верхних и нижних челюстей крупного хищника?

— Как вы правильно заметили, это дело должно быть расследовано, — сказал констебль. — Так что если вы с ним закончили, нам лучше идти.

— Разумеется, — сказал доктор. — Вы ведь не станете возражать, если я запишу вашу фамилию и номер жетона? Хочу позвонить, узнать, как движется расследование.

— Пожалуйста, — сказал констебль. Он записал фамилию и номер жетона, отдал их доктору и отвез Иахин–Воаза и Гретель в участок.

В участке их встретил другой доктор с папкой в руке. Гретель осталась с констеблем, в то время как доктор завел Иахин–Воаза в маленький кабинет.

— Ну что, старина, — начал он, поглядев на бинты, — с женой повздорили?

— Нет, — ответил Иахин–Воаз.

— Может, проблемы с этнической мафией? — предположил доктор. — Кто такой товарищ Лев?

— Товарищ Лев? — переспросил Иахин–Воаз.

— Ну да, — подтвердил доктор. — Женщина, живущая с вами на одной улице, однажды рано утром проснулась от ваших криков. Вы о чем-то спорили с неким товарищем Львом. Пока она раскрыла свое окно, он уже растворился, но вот вас она описала очень подробно. Что скажете?

— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз.

— Может, это был кто-то другой?

— Не знаю.

— Вы не предпринимали попытку к самоубийству незадолго до этого?

— Попытку к самоубийству, — повторил Иахин–Воаз. Его раны очень болели, он чувствовал страшную усталость, больше всего на свете ему хотелось лечь и уснуть.

— Молодая пара, которая была этому свидетелем, описала человека, очень похожего на вас, — продолжал доктор. — Они были весьма озадачены. Право, нам надо было поговорить с вами по горячим следам. Товарищ Лев также был в это замешан?

— Нет никакого товарища Льва, — сказал Иахин–Воаз.

— Тогда на кого вы кричали?

— Не знаю.

— А что сказал вам этот незнаемый человек или их было несколько?

— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз. Пока ситуация была знакомой. Доктор, как когда-то и отец, приготовил для него шкуру. Иахин–Воаз слишком устал, чтобы не подчиниться и не натянуть ее на себя.

— Вот что он хотел сказать, — сдался он и попытался зарычать. Это не был звук, выражающий настоящий гнев, потому что он не ощущал никакого гнева, одну лишь горькую и пустую раздражительность, пустую в том предчувствии, что его гнев не будет иметь никаких последствий. Его слабое рычание оборвалось судорожным кашлем. Он вытер глаза, обнаружил, что плачет.