Левая рука Бога

– Вы за ней хорошо следите, – посоветовала Катя. – А то убежит, не поймаете.

Игнат Мельников осекся, посмотрел на нее косо и со вздохом взялся за светоплат.

– Дима, откатай у девы пальчики и проводи в предвариловку. Сдадим ее утром в ПОРБ и с концами.

Дима вытер рот ладонью, встал из-за стола – головой под потолок, плечами в стены. Такому обед «Купеческий» – что слону дробина.

– Поднимаемся.

…Катя упала на деревянную скамью, решетка с лязгом закрылась. Она опустила голову, на платье – зеленом, с белыми ирисами, – лежали руки с пальцами в чернилах. Как будто она схватила мечту, держала ее в руках, а та истлела, сгорела черным дымом и только запачкала ладони. Она достала скидочный ярлык «Самобранки», бессмысленно посмотрела на него. Внутри качалось ошеломленное отчаяние, бесформенная пустота, она проваливалась в эту пустоту.

Глава сорок вторая

Он долго шел, подгоняемый холодным ветром, тот пробивал насквозь гимнасическую куртку, но Аслан не чувствовал холода. Его тянуло вдаль по улице, вдоль бесконечной «китайской» стены домов; мимо пролетали машины, несколько раз извозчики притормаживали у края дороги, но видя, что юноша не собирается садиться, разгонялись, уходили дальше по изогнутой дуге дороги, сначала вниз, а после вверх, по склону долины.

Ветер порывами налетал со стороны залива, пролетал над крышами домов, играл на ребрах железных листов.

Продажные щиты чуть подрагивали.

Аслан свернул на Энгельса, и между домами открылся провал в дышащую пустоту моря, над которой в белесом небе вставал темный горный хребет. В лицо ударил ветер, толкнул назад, Аслан попятился, тряхнул плечами – как перед выходом на борцовский ковер. И с оскалом двинулся вниз с холма, проламывая упругий поток.

Как все это случилось? Как так вышло с Жанкой? Он хотел совсем не так, он хотел, чтобы все было хорошо. У нее, у него, он бы даже и женился на ней, да обязательно бы женился, только бы отучился, в вуз поступил бы и женился. А там, потоке на четвертом, уже можно бы и о детях думать. У нее был бы мальчик и девочка, девочка с оленьими глазами.

– Я не хотел, – сказал он каштанам над головой, светильникам, чайкам, которых ветер стронул с места, согнал с солнцебрега. – Почему так?

Ты не говорил как, ты говорил что…

Светильник за его спиной заискрил, вспыхнул, от ног Аслана протянулась тень, налилась чернотой, встала напротив.

– Ты кто? Ты что? – вздрогнул Мацуев. Что ему чудится?

Тень издала смешок.

Я часть той силы, далее по тексту. Тот, кем ты всегда хотел быть.

– Пошел ты, – Аслан сплюнул, – ничего я не хотел.

Хотел, хотел, иначе бы я не появился. Твоя жажда притянула меня, дала мне облик.

Юноша попятился, но тень потянулась к нему, разве убежишь от своей тени? Оплела ноги, поднялась к сердцу, прильнула к нему…

Ты это я, я это ты. Больше отец не скажет, что говорить и как делать. Никто не будет тебе указывать, никто не посмеет тебе перечить, только ты решаешь, чего ты хочешь.

Мир стал как во сне, черные дома, черные деревья. Темный воздух струился по пустым улицам, Аслан различал его оттенки, все вывернулось и все наконец стало понятным, ясным. Есть он, а есть все остальные, и он берет все, что хочет, потому что он вправе.

Он будто летел, мимо промелькнула ограда гульбища имени Фрунзе, горвертеп, телостроище «Гатинец», воздух струился, тень мчалась впереди, скакала по заборам, как черная обезьяна, качалась на светильных столбах, рушилась с беззвучным хохотом, от которого все сотрясалось внутри Аслана, и вновь прыгала вперед. А он следом, и они неразрывны.

Его сумасшедший бег оборвался у трактира. Аслан опознал приземистую башню «Золотого руна», тень плясала у порога, в нетерпении приглашала зайти, и Мацуев пошел.

Охранник с сомнением посмотрел на его гимнасическую куртку.

– Мест нет, – сказал он.

Тень хищно дернулась, глаза у охранника остекленели. Аслан прошел внутрь, не глядя на него, спустился по узкой лестнице навстречу числовому вихрю музыки.

Игрун на помосте выплясывал перед вертушкой, он работал на настоящих пластинках, заезжий, наверное, в Суджуке таких не водилось. Звуковой ветер колыхал толпу, излучатель выдувал пузыри призрачного света, они летели сквозь людей, пульсируя в такт ударам, взрывались брызгами и вновь вспыхивали, и вновь летели.

Туда, потянула его тень, он довольно грубо проталкивался, но музыка грохотала, запах сладкодыма плыл над головой, и никто не обращал на него внимания. В самом центре, в воронке звукового вихря он нашел ее.