Левая рука тьмы

Акст рассмеялся – сама постановка вопроса была типично кархайдской.

– И то и другое, ваше величество. Все гуманоиды Вселенной, известные нам, – даже в самом отдаленном ее уголке – так или иначе люди. Однако родство наше корнями уходит в немыслимую даль времен. Ему более миллиона лет. Еще в доисторический для многих народов период древнейшие жители планеты Хайн расселились по крайней мере на сотне планет…

– Мы называем доисторическими те времена, когда династия Харге еще не правила Кархайдом. А ее представители взошли на престол семьсот лет назад!

– Ну так и для нас тоже Эра Космических Войн, например, далекое прошлое, хотя она закончилась менее шести веков назад. Время, как известно, способно растягиваться и сжиматься, претерпевать любые изменения. С ним может происходить все, что угодно, кроме одного: оно не повторяется, не идет вспять.

– Значит, основная цель Экумены – восстановить подлинное древнее родство людей, их общность? Как бы собрать всех сыновей Вселенной у одного Очага?

Акст кивнул, жуя кусочек хлебного яблока.

– Или, по крайней мере, сплести между обитателями различных миров прочные сети гармоничных отношений, – сказал он. – Жизнь интересна во всех своих проявлениях, включая маргинальные ее формы, но самое прекрасное – в ее немыслимом многообразии. Красота человеческой расы – именно в различиях отдельных ее представителей. Различные миры и различные формы жизни, различные способы мышления и различные формы тел – все вместе это составляет дивное и гармоничное единство.

– Однако гармония в отношениях никогда не бывает вечной, – задумчиво промолвил молодой король.

– Но она никогда и не была полной, – откликнулся Посол Экумены. – Самое главное – стремиться к достижению гармонии, стремиться к совершенству… – Он осушил серебряную кружку и промокнул губы тончайшей салфеткой из натурального волокна.

– Это составляло и мою цель, когда я еще был королем, – сказал Аргавен. – Но теперь все кончено…

– Однако, может быть…

– Нет, все кончено. И постарайтесь поверить мне. Я не отпущу вас, господин Акст, пока вы мне не поверите до конца. Мне очень нужна ваша помощь. Вы – тот самый козырь, о котором игроки совсем позабыли! И вы должны помочь мне. Я не могу отречься от престола против воли Совета. Они не допустят моего отречения, заставят меня править страной – и, оставшись королем, я буду служить собственным врагам. Если мне не поможете вы, то остается только самоубийство. – Король говорил на удивление спокойно и разумно, но Акст прекрасно знал, что даже мысль о самоубийстве в Кархайде считается позорной. – Выбора у меня нет: то или другое, – повторил молодой король.

Посол поплотнее закутался в плащ: ему снова стало холодно. Ему было холодно здесь всегда – вот уже в течение семи лет.

– Ваше величество, – сказал он, – я здесь чужой, у меня всего лишь горстка помощников и ансибль, маленькое коммуникационное устройство для связи с иными мирами. Я, разумеется, уполномочен представлять организацию в высшей степени могущественную, однако сам я в данном случае практически бессилен. Чем же мне помочь вам, ваше величество?

– У вас есть корабль. На острове Хорден.

– Ах, именно этого я и боялся! – вздохнул Посол. – Ваше величество, это всего лишь автоматическая ракета. А до планеты Оллюль отсюда двадцать четыре световых года! Вы понимаете, что это значит?

– Это значит, что я смогу спастись, только покинув свое время – свой век, сделавший меня орудием зла.

– Но это не спасение! – неожиданно твердо сказал Акст. – Нет, ваше величество, простите меня, но это невозможно. Я не могу позволить…

Ледяной дождь со снегом стучал по черепице, выл ветер, завиваясь между шпилями дворца и горбатыми крышами. В верхней комнате башни было темно и тихо. Лишь у двери горел крохотный огонек. Спала, похрапывая, нянька; в колыбели, лежа на животе, мирно посапывал младенец. У колыбели стоял Аргавен. Он жадно оглядывал знакомую комнату, хотя и так помнил здесь каждую мелочь. Когда-то это была и его детская. Его первое собственное королевство. Сюда он принес и своего первенца и сидел с ним у камина, пока ребенок жадно сосал. Здесь он пел малышу песенки, которые Борхаб напевал когда-то ему самому. Здесь было средоточие его жизни, всего самого для него дорогого.

Нежно, осторожно Аргавен подсунул ладонь под теплую, чуть влажную пушистую головенку и надел ребенку на шею цепочку с массивным широким кольцом, на котором выгравирована была печать королевского рода Харге. Цепочка оказалась слишком длинной, и Аргавен завязал ее узлом, опасаясь, как бы она не удушила младенца, обвившись вокруг шейки. Устранив повод для пустячной тревоги, король как бы попытался отстранить страшные опасения, снедавшие его душу, и чувство чудовищной пустоты. Аргавен низко склонился к малышу, прильнув на мгновение щекой к его нежной щечке, и едва слышно прошептал:

– О Эмран, Эмран! Я вынужден покинуть тебя, я не могу взять тебя с собой. Но ты должен править вместо меня. Будь же добрым, Эмран; живи долго, правь справедливо, но только будь добрым, о Эмран…