Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

… Окончил «Помещичье утро»… шлялся со сладострастными целями, пьяная девка на Невском, в бане…

Это всё подступы к тому, что обернётся потом таинственной и неразгаданной повестью «Дьявол». Ему тридцать второй год. И записи в его дневнике приобретают вдруг исключительный накал. Появляется в нём строки об Аксинье Базыкиной, крестьянской женщине, сыгравшей в творческой судьбе, в нравственной биографии великого писателя роль исключительную. В этом не раз ещё будут разбираться те, кому интересны последние годы Толстого, последние метания его измученной души. Осмысление этого состояния оставило заметный след в истории его нравственного поиска. Некоторые из отображений этого поиска надо будет привести, поскольку короткие записи дневника не передают, конечно, всей силы его увлечения грешной соломенной вдовой Аксиньей:

13 мая 1858 г.

Чудный Троицын день. Вянущая черёмуха в корявых рабочих руках… Видел мельком Аксинью. Очень хороша. Все эти дни ждал тщетно. Нынче в большом старом саду, сноха, я дурак. Скотина. Красный загар шеи… Я влюблён, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Завтра все силы…

Завтрашний день в «Дьяволе» описан так:

«…Целый день он был не свой. На другой день в двенадцать часов он пошёл к караулке. Данила-сводник стоял в дверях и молча значительно кивнул головой к лесу. Кровь прилила к сердцу его, он почувствовал это и пошёл к огороду. Никого. Подошёл к бане. Никого. Заглянул туда, вышел и вдруг услыхал треск сломленной ветки. Он оглянулся, она стояла в чаще за овражком. Он бросился туда через овраг. В овраге была крапива, которой он не заметил. Он острекался и, потеряв с носу пенсне, вбежал на противуположный бугор. В белой вышитой занавеске, красно-бурой паневе, красном ярком платке, с босыми ногами, свежая, твёрдая, красивая, она стояла и робко улыбалась

– Тут кругом тропочка, – обошли бы, – сказала она. – А мы давно. Голомя (одно из значений слова «голомя» – давно. – Е.Г.).

Он подошёл к ней и, оглядываясь, коснулся её.

Через четверть часа они разошлись, он нашёл пенсне и зашёл к Даниле и в ответ на вопрос его: «Довольны ль, барин?» – дал ему рубль и пошёл домой.

Он был доволен. Стыд был только сначала…».

16 июня…

…Имел Аксинью… Но она мне постыла.

9 мая 1859 г.

О Аксинье вспоминаю только с отвращением, о плечах.

26 мая 1859 г.

…Встал в 5, сам распорядился, и всё хорошо – весело. Её нигде нет – искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене. Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщения и не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое – больше всего возбуждает это чувство…

Перед самой свадьбой, восемнадцатилетней невесте своей Соне Берс, он покажет дневник своих молодых грехов. Цель казалась вполне благородной – невеста должна знать всё о своём избраннике, каким бы жестоким это «всё» ни было. Ему надо было очистить себя от душевного мусора. Тридцатилетний мужчина как следует не рассчитал своего порыва. Удар был слишком силён.

Тут надо выписать из «Анны Карениной»:

«Левин не без внутренней борьбы передал ей свой дневник. Он знал, что между ним и ею не может и не должно быть тайн, и потому он решил, что так должно; но он не дал себе отчёта о том, как это может подействовать, он не перенёсся в неё. Только когда в этот вечер он приехал к ним перед театром, вошёл в её комнату и увидел заплаканное, несчастное от непоправимого, им произведённого горя жалкое и милое лицо, он понял ту пучину, которая отделяла его позорное прошедшее от её голубиной чистоты и ужаснулся тому, что он сделал…».

Опрометчивым шагом этим Толстой добился лишь того, что проснулась в Софье Андреевне лютая ревность, которая закончится, в конце концов, известным расколом семьи.

«…Читала начала его сочинений, и везде, где любовь, где женщины, мне гадко, тяжело, я бы всё, всё сожгла. Пусть нигде мне не напомнится его прошедшее. И не жаль мне было трудов его, потому что от ревности я делаюсь страшная эгоистка. Если б я могла и его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то сделала бы с удовольствием».

И вот он в том же «Дьяволе» пишет:

«…одно, что не то, что отравляло, но угрожало их счастью, была её ревность, которую она сдерживала, но от которой она часто страдала».

Через несколько месяцев после свадьбы Софья Андреевна увидит свою предполагаемую соперницу. Аксинья будет прислана в барский дом мыть полы.

«Мне кажется, я когда-нибудь хвачу себя от ревности, – вскипит опять молодая жена, – “Влюблён, как никогда”. И просто баба, толстая, белая, – ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар – легко. Пока нет ребёнка. И он тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Ему кататься. Могу её сейчас же увидать. Так вот как он любил её. Хоть бы сжечь журнал его и всё его прошедшее».

Были ли основания для продолжающейся ревности? Скорее всего, да. В том же «Дьяволе» есть такое описание: