Левиафан

Когда человек не по своей вине находится в плену или во власти врага (а он во власти врага тогда, когда во власти последнего находятся его личность или его средства существования), тогда закон теряет по отношению к нему всякую обязательную силу, ибо он вынужден повиноваться врагу или умереть, и, следовательно, такое повиновение не есть преступление, ибо никто не обязан (при отсутствии защиты закона) не защищать себя всеми доступными ему средствами.

Если человек под страхом смерти принуждается совершить что-либо против закона, то он совершенно не виновен, ибо никто не обязан отказаться от самосохранения. И если бы даже мы предположили, что такой закон является обязательным, то человек все же рассуждал бы так: если я не сделаю этого, я умру сразу, если же я это сделаю, я умру некоторое время спустя, следовательно, делая это, я выигрываю время для жизни. Природа поэтому принуждает его это делать.

Если человек лишен пищи или каких-нибудь других необходимых для жизни вещей и может сохранить себя лишь совершением противозаконного действия,– например, если при большом голоде он кого-либо ограбит или украдет съестные припасы, которые не может получить ни за деньги, ни в качестве милостыни, или если для защиты своей жизни человек отнимет у другого меч,– то это нельзя вменять ему в вину по основаниям, указанным раньше.

В действиях подстрекателя не может быть обвинен исполнитель. Кроме того, когда совершено противозаконное действие под влиянием другого человека, то действия подстрекателя не могут вменяться в вину исполнителю, ибо никто не должен обвинять другого в своем собственном деянии, когда тот является лишь его орудием. Но это противозаконное действие остается преступлением по отношению к третьему лицу, пострадавшему от этого действия, ибо в отношении нарушения закона оба, как подстрекатель, так и исполнитель, являются преступниками. Отсюда следует, что если человек или собрание, имеющие верховную власть, приказывают человеку совершать нечто нарушающее ранее изданный закон, то это действие не может быть вменено в вину исполнителю. Ибо суверен не может по праву осудить это действие, так как сам является его виновником. А то, что не может быть по праву осуждено сувереном, не может быть наказано кем-либо другим. Кроме того, когда суверен повелевает совершить что-либо противоречащее его прежнему собственному закону, то повеление является упразднением закона по отношению к данному единичному факту.

Если человек или собрание, имеющие верховную власть, отрекаются от какого-нибудь существенного для верховной власти права, благодаря чему подданные получают свободу, несовместимую с верховной властью, т. е. с самим существованием государства, и подданный на основании этой пожалованной свободы отказывается повиноваться суверену в чем-либо противоречащем этой свободе, то это тем не менее грех и нарушение верноподданнического долга. Ибо подданный обязан понимать, что это несовместимо с верховной властью; ведь она учреждена с его собственного согласия и ради его защиты, и такая свобода, которая несовместима с верховной властью, могла быть пожалована лишь вследствие непредвидения ее дурных последствий. Если же подданный не только не повинуется, но и оказывает сопротивление должностному лицу при претворении указанного повеления в жизнь, тогда это уже преступление, ибо подданный мог добиваться своего права жалобой без нарушения мира.

Преступление имеет различные степени, которые измеряются, во-первых, зловредностью источника или причины, во-вторых, заразительностью примера, в-третьих, вредностью последствий, в-четвертых, обстоятельствами времени, места и лиц.

Предположение о своей силе для сопротивления исполнителям закона отягчает преступление. Одно и то же противозаконное действие является большим преступлением, когда оно проистекает из того, что человек, полагаясь на свою силу, богатство или друзей, оказывает сопротивление исполнителям закона, и меньшим,– когда оно проистекает из надежды не быть открытым или скрыться бегством. Ибо надежда на избежание наказания путем силы есть корень, из которого вырастает во все времена и при всяких соблазнах презрение ко всем законам, между тем как в последнем случае понимание опасности, побуждающее человека к бегству, делает его более послушным в будущем. Преступление, совершенное сознательно, является большим преступлением, чем то, которое проистекает из ложного убеждения в его законности. Ибо тот, кто сознательно совершает противозаконное действие, полагается на свою физическую или другую силу, что придает ему смелость совершать такие же преступления и в будущем, между тем как тот, кто совершает преступление по ошибке, убедившись в своей ошибке, становится послушным закону.