Левиафан

В середине апреля, через два месяца после нашего с Саксом объяснения в ресторане, я поставил точку в романе под названием «Луна». Я сдержал слово и послал ему рукопись. Спустя четыре дня раздался звонок. Крича в трубку, Сакс осыпал меня такими комплиментами, что я краснел, как девушка. Такого я не ожидал. Меня это так окрылило, что последовавшие вскоре разочарования (рукопись отвергало одно нью-йоркское издательство за другим) не смогли выбить меня из седла и помешать новой работе. Мнение Сакса перевешивало невезуху. Не обращай внимания, уверял он меня всякий раз, ты пробьешь эту стену, — и вопреки очевидному я верил и продолжал писать. Так что когда «Луну» наконец приняли к публикации (после семи месяцев бесплодных ожиданий и шестнадцати отказов), мой новый роман был, что называется, уже на мази. Случилось это в конце ноября, буквально за пару дней до звонка Фанни, пригласившей меня в Коннектикут на День благодарения. Еще и поэтому я так легко согласился. Удача с рукописью сделала меня неуязвимым, так что лучшего момента для встречи с Фанни нельзя было и придумать.

Ну а затем я встретил Айрис, и безумию этих двух лет неожиданно пришел конец. Встреча состоялась 23 февраля 1981 года — через год после моего разрыва с Фанни, через шесть лет моего знакомства с Саксом. Произошла она, как ни странно, благодаря Марии Тернер, но не по ее желанию, а волею обстоятельств: просто в тот день открылась ее выставка в галерее на Вустер-стрит. Так что я благодарен Марии — не как женщине из плоти и крови, а как воплощению всего случайного, как богине непредсказуемости.

Наш роман продолжал оставаться тайной, и, не будучи ее кавалером, я пришел на вернисаж как простой смертный, чмокнул Марию в щечку и, отойдя в сторонку с дешевым белым вином в пластиковом стаканчике, стал высматривать в толпе знакомые лица. Таковых не нашлось. Мария незаметно подмигнула мне издалека, в ответ я послал ей ободряющую улыбку и, помня об уговоре, тем наше общение и ограничил. Вскоре кто-то похлопал меня сзади по плечу. Обернувшись, я увидел Джонстона (мы были шапочно знакомы и давно не виделись) и молодую женщину, которой он меня представил. Я принял ее за модель — многие и сегодня, видя ее впервые, повторяют мою ошибку. Ослепительная блондинка, высокая, стройная, с точеным скандинавским лицом и такими лучистыми голубыми глазами, каких больше не сыскать между раем и адом. Мог ли я предположить, что передо мной аспирантка Колумбийского университета? Что она прочитала больше книг, чем я, и пишет серьезную диссертацию о Диккенсе?

Решив, что их связывают близкие отношения, я вежливо пожал Айрис руку и постарался на нее не пялиться. Когда я последний раз видел Джонстона, он был женат. Наверно, развелся, подумал я, и завел подружку. На самом деле они были едва знакомы. Через три минуты Джонстон отошел поговорить с кем-то и оставил нас вдвоем. Только тут я начал догадываться, что они никакая не пара. Ни с того ни с сего я вытащил бумажник и стал показывать Айрис фотографии сына, расхваливая его так, словно речь шла об известной персоне. Если послушать Айрис, то она меня полюбила именно в эти минуты и решила про себя, что выйдет за меня замуж. Мне понадобилось на несколько часов больше. После выставки мы плавно перекочевали в ресторан, потом в бар. Оттуда мы вышли часу в двенадцатом. Я остановил для нее такси, но, прежде чем я успел распахнуть дверцу, мы уже целовались взасос, как подростки, только что открывшие это волшебное искусство. Такой безумной, необузданной страсти я от себя не ожидал. Такси уехало, а мы еще долго стояли посреди улицы, слившись воедино. Наутро я уже мог смело сказать: Айрис была тем самым ниспосланным мне чудом, моей счастливой пристанью. Мы обрели друг друга сразу и навсегда, и с этой минуты для меня началась новая жизнь.

В июне состоялась свадьба, на которой Сакс был моим шафером. За обедом, после церемонии бракосочетания, он встал и произнес тост, достаточно короткий, так что я его хорошо запомнил:

— Это слова Уильяма Текумсе Шермана, героя Гражданской войны, и с разрешения генерала я повторю их, потому что лучше все равно не скажешь. — Повернувшись в мою сторону, Сакс поднял бокал. — «Грант был со мной, когда я безумствовал. Я был с Грантом, когда он пьянствовал. А теперь мы друг с другом всегда».

3