Левиафан

– Полагаю, хирургическим скальпелем, – с удивительным хладнокровием ответил русский. – Горло перерезано исключительно аккуратно.

Комиссар Гош

– Когда же нас все-таки выпустят на берег? – жалобно спросила мадам Клебер. – Все уже гуляют по Бомбею, а мы сидим, сидим…

Шторы на окнах были задвинуты, так как вскарабкавшееся в самый зенит солнце нагрело палубу и расплавило воздух. Жарко в «Виндзоре», душно, но все терпеливо сидят, ждут развязки.

Гош достал из кармашка часы – наградные, с профилем Наполеона III и туманно ответил:

– Скоро, господа. Скоро я вас выпущу. Но не всех.

Он-то знал, чего ждет: инспектор Джексон и его люди ведут обыск.

Орудие убийства наверняка лежит на дне океана, но могли остаться улики.

Должны были остаться. Конечно, и косвенных вроде бы достаточно, но с прямыми оно всегда солидней. Пора бы уж Джексону появиться…

«Левиафан» приплыл в Бомбей на рассвете. Со вчерашнего вечера все виндзорцы сидели по своим каютам под домашним арестом. По прибытии в порт Гош потолковал с представителями властей, сообщил о своих выводах и попросил поддержки. Тогда-то и прислали Джексона с нарядом констеблей.

Давай, Джексон, пошевеливайся, мысленно поторопил медлительного инспектора Гош. После бессонной ночи голова была что твой чугунок, да и печень расшалилась. Но настроение у комиссара было неплохое – размоталась ниточка, размоталась, родная, вон уже и кончик видать.

В половине девятого, уладив дела с местной полицией и успев побывать на телеграфе, Гош велел собрать арестантов в «Виндзоре» – так для обыска было сподручней. Даже беременную Ренату не пожалел, хотя во время убийства она была рядом и прирезать профессора никак не могла. Вот уже четвертый час стерег комиссар своих узников. Расположился в стратегическом пункте оккупировал глубокое кресло напротив клиента, а за дверью, невидимые из салона, еще стояли двое полицейских при оружии.

Разговор в салоне не клеился, узники потели и нервничали. Время от времени заглядывал Ренье, сочувственно кивал Ренате и снова убегал по делам. Дважды наведывался капитан, но ничего не сказал, только обжег комиссара свирепым взглядом. Будто это папаша Гош всю кашу заварил!

Выбитым зубом зиял осиротевший стул профессора Свитчайлда. Сам индолог лежал сейчас на берегу, в мертвенной прохладе бомбейского городского морга. Представив полумрак и глыбы льда, Гош почти позавидовал покойнику. Лежит себе, все тревоги позади, размокший воротничок в шею не врезается…

Комиссар посмотрел на доктора Труффо, которому, кажется, тоже приходилось не сладко: по смуглому лицу врача струйками стекал пот, а в ухо страдальцу не переставая шипела что-то его английская фурия.

– Что вы на меня смотрите, мсье! – взорвался Труффо, поймав взгляд полицейского. – Что вы все на меня уставились? Это в конце концов возмутительно! По какому праву? Я пятнадцать лет верой и правдой… – Он чуть не всхлипнул. – Ну и что с того, что скальпелем? Мало ли кто мог это сделать!

– Так в самом деле скальпелем? – боязливо спросила мадемуазель Стамп.

Впервые за все время в салоне заговорили о случившемся.

– Да, разрез такой чистоты дает только очень хороший скальпель, сердито ответил Труффо. – Я осмотрел тело. Очевидно, кто-то обхватил Свитчайлда сзади, ладонью прикрыл рот, а другой рукой полоснул по горлу. В коридоре стена забрызгана кровью – чуть выше человеческого роста. Это оттого, что ему запрокинули голову…

– Для этого ведь не нужна особенная сила? – спросил русский (тоже криминалист выискался). – Д-достаточно внезапности?

Доктор уныло пожал плечами:

– Не знаю, мсье. Не пробовал.

Ага, вот оно! Дверь приоткрылась, и в проеме появилась костлявая физиономия инспектора. Он поманил Гоша пальцем, но тот уже и сам, кряхтя, выбирался из кресла.

В коридоре комиссара поджидал приятный сюрприз. Ах, как славно все выходило! Обстоятельно, эффектно, красиво. Хоть прямо сейчас в суд присяжных – такие улики никакой адвокат не развалит. Ай да старина Гюстав, любому молодому сто очков вперед даст. Да и Джексон молодчага, постарался.

В салон вернулись вчетвером: капитан, Ренье, Джексон и последним Гош. До того хорошо он себя чувствовал в этот миг, что даже песенку замурлыкал. И печень отпустила.

– Ну вот и все, дамы и господа, – весело объявил Гош и вышел в самый центр салона. Спрятал руки за спину, слегка покачался на каблуках. Все-таки приятно ощущать себя персоной значительной, до некоторой степени даже вершителем судеб. Путь был долгим и трудным, но он преодолен. Осталось самое приятное.

– Пришлось папаше Гошу поломать седую голову, но, сколько ни запутывай след, старая ищейка лисью нору унюхает. Убийством профессора Свитчайлда преступник себя окончательно выдал, это был шаг отчаяния. Но я думаю, что убийца еще расскажет мне на допросе и про индийский платок, и про многое другое. Кстати уж хочу поблагодарить мсье русского дипломата, который, сам того не ведая, некоторыми своими замечаниями и вопросами помог мне выйти на правильный путь.