Шеф оперативного отдела полиции Федеративной Республики Германии по фамилии Гауптманн – высокий, худой, с коротко остриженными серебристо-седыми волосами мужчина, в лице которого проглядывало что-то лисье, – с отвращением оглядел фюреровский номер-люкс. Он прибыл из Бонна и, вознамерившись найти хоть какой-то смысл в скандалах, трагедиях и мистериях прошедшей ночи, тут же направился в отель «Дунай». Первым подозреваемым, которого он решил допросить с пристрастием, был
– Ужасная трагедия, – сказал Гауптманн, глядя на Хагбарда пронизывающим взглядом. – Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего президента прошлой ночью. А также по поводу печального положения дел в вашей стране.
В действительности, наблюдая, как Соединенные Штаты Америки тонут в пучине хаоса, Гауптманн испытывал радость. Его призвали в немецкую армию в конце Второй мировой войны, когда ему было пятнадцать лет. У него на глазах американцы с союзниками оккупировали Германию. Это оказало на него гораздо большее впечатление, чем дальнейшее сотрудничество США и Западной Германии.
– Это не
– Ясно, – хмыкнул Гауптманн, безуспешно пытаясь скрыть свое отвращение к человеку, по непонятным причинам не испытывающему чувства национальной принадлежности. – И какая же страна имеет честь считать вас своим гражданином?
Улыбаясь, Хагбард полез во внутренний карман яхтсменского блейзера с медными пуговицами, надетого им по такому торжественному случаю, и вручил Гауптманну свой паспорт. Взглянув на документ, тот крякнул от удивления.
– Экваториальная Гвинея. – Гауптманн поднял глаза на Хагбарда и нахмурился. – Фернандо-По!
– Именно так, – подтвердил Хагбард, и его смуглое ястребиное лицо осветилось улыбкой. – Я приму ваши сочувствия по поводу печального положения дел в
Неприязнь Гауптманна к плутократу усилилась. Безусловно, Челине был одним из тех беспринципных международных авантюристов, которые выбирали гражданство, руководствуясь теми же соображениями, что и судовладельцы, регистрировавшие корабли в Панаме. Наверняка он богат, как вся Экваториальная Гвинея вместе взятая, и при этом, скорее всего, ничего не сделал для усыновившей его страны, разве что подкупил пару чиновников, чтобы скорее получить гражданство. Экваториальная Гвинея раскололась на части, едва не втянув мир в третью и последнюю мировую войну, но это не помешало сидящему перед ним средиземноморскому хлыщу и паразиту спокойно приехать на рок-фестиваль на «бугатти-ройял» с целой кучей прихлебателей, лизоблюдов, подхалимов, любимчиков, шлюх, наркоманов и социально пассивных элементов всех мастей. Отвратительно!
Хагбард оглянулся.
– Тут неважное место для беседы. Как вы выдерживаете такую вонь? Меня тошнит.
Довольный, что доставил хоть какое-то неудобство этому типу, к которому он испытывал тем больше антипатии, чем больше о нем узнавал, Гауптманн откинулся на спинку красного кресла и неприятно усмехнулся:
– Вам придется меня простить,
Хагбард пожал плечами.
– Я люблю море. Но если кому-то нравится вода, это не значит, что он будет в восторге от дохлой скумбрии. Что это, по-вашему?
– Не имею ни малейшего представления. Я надеялся, что вы внесете ясность.
– Так вот, это просто дохлая рыба. Именно она здесь и воняет. Боюсь, вы рассчитывали получить от меня больше информации. Наверное, вы предполагаете, что я могу многое рассказать о прошедшей ночи. Но что именно вас интересует?
– Прежде всего я хочу знать, что тут на самом деле произошло. На мой взгляд, мы столкнулись с массовым наркотическим отравлением. В последние годы у нас – в Западном мире в целом – подобные инциденты становятся повсеместными. Судя по всему, на этом фестивале случаи употребления безалкогольных напитков с ЛСД были не единичными.
– Если угостить каждого таким десертом, кто избежит галлюцинаций? – заметил Хагбард. – Прошу прощения?
– Я перефразировал Шекспира31
. Впрочем, это к делу не относится. Прошу вас, продолжайте.