Левиафан

– Это самая большая ахинея, которую я когда-либо слышал, – заявил Джо. – Ты заявляешь, что таких понятий, как добро и зло, не существует, что они были выдуманы и внушены людям намеренно, чтобы психологически их уничтожить. Но для обоснования такого заявления тебе все равно придется постулировать, что человек до появления Груада исповедовал добро, а с появлением Груада склонился ко злу. И еще тебе придется сделать из Йога Сотота точную копию Сатаны. Придумав свою претенциозную научно-фантастическую историю, ты ни на йоту не усовершенствовал иудео-христианский миф.

Хагбард разразился смехом и хлопнул Джо по колену. – Прекрасно! – Затем он поднял руку ладонью вперед и сделал характерный жест пальцами. – Что я показываю? – спросил Хагбард.

– Похоже на «знак мира», только пальцы сложены вместе, – ответил Джордж в замешательстве.

– Вот что бывает с невежественными баптистами, – засмеялся Джо. – Как сын Истинной Церкви, я скажу тебе, Джордж, что это жест католического благословения.

– Неужели? – удивился Хагбард. – Взгляни-ка на тень, которую моя рука отбрасывает на книгу. – Он поднес к ладони книгу, и они увидели голову рогатого Дьявола. – Солнце, источник света и энергии, символ спасения; моя рука в священном молитвенном жесте. Сложи оба этих символа вместе – и получишь Сатану.

– И что это, черт побери, значит? – требовательно спросил Джо. – Зло – лишь тень, мнимое явление? Вся эта обычная мистическая ахинея? Расскажи это тем, кто пережил Освенцим.

– Ну а если, – парировал Хагбард, – я скажу тебе, что добро – лишь тень и мнимое явление? Несколько современных философов заработали себе репутацию крепких реалистов, весьма правдоподобно аргументируя подобную точку зрения. Но это ведь лишь зеркальное отражение того, что ты называешь обычной мистической ахинеей!

– Что же, в таком случае, реально? – упорствовал Джо. – Мария, королева мая, или Кали, мать убийц, или Эрида, синтез их обеих?

– Реален лишь бред, – ответил Хагбард. – Все образы, с которыми ты сталкиваешься на пути, нереальны. Если ты продолжаешь двигаться вперед, минуя их, то в конце концов начинаешь это понимать.

– Солипсизм. Школярский солипсизм, – сказал Джо.

– Нет. – Хагбард усмехнулся. – Солипсист считает реальностью бредящего.

– Хагбард, – позвал Гарри Койн, – там какие-то люди на дороге машут флажками.

Хагбард повернулся и посмотрел вперед.

– Тормози. Это парни с «Лейфа Эриксона». Остановись, где они показывают, Гарри.

Хагбард дотянулся до серебряной вазы, вмонтированной около заднего сиденья, и вынул один бутон из букета свежих роз, поставленного им туда утром. Он аккуратно воткнул бутон себе в петлицу. Огромный золотистый «бугатти» плавно притормозил, и четверо мужчин вышли из машины. Гарри похлопал длинной худой рукой по огромному переднему крылу автомобиля.

– Спасибо, Хагбард, что дал мне порулить такой классной тачкой, – сказал он. – Это самое лучшее, что кто-либо делал для меня в этой жизни.

– Ошибаешься. Теперь ты будешь хотеть собственный «бугатти». Или, что еще хуже, станешь напрашиваться ко мне в шоферы.

– Не буду. Но могу заключить с тобой сделку. Ты отдашь мне эту машину, а когда тебе захочется куда-нибудь в ней отправиться, я тебя отвезу.

Хагбард расхохотался и хлопнул Койна по плечу.

– Если все время будешь таким же умным, то и впрямь когда-нибудь заимеешь такую тачку.

Автомобили, следовавшие за «бугатти» длинной вереницей, тоже останавливались у обочины. От дороги к озеру был отлогий спуск, покрытый аккуратно подстриженной, как на газоне, травой. В озере неподалеку от берега покачивался на мелких волнах круглый золотой спасательный буй, испускавший облачка красноватого дыма.

Из «мерседеса», затормозившего сразу за «бугатти», вышла Стелла. Джорджу захотелось, чтобы вслед за ней вышли Мэвис и мисс Мао, но этого не случилось. Он смотрел на Стеллу и не мог вымолвить ни слова. Стелла обернулась и, ничего не сказав, взглянула на него. В ее глазах была печаль. Джордж надеялся, что, когда они окажутся на подводной лодке, все будет иначе и лучше. Там у них появится возможность поговорить друг с другом.