Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма

Почти весь Запад принял в отношении нас абсолютно манихейскую, черно-белую модель — мол, вот эти хорошие, в Киеве, а вот эти сепаратисты, террористы… А мы, значит, будем на этом фоне розовую полифонию разводить? Тогда все проиграем. А на кону сейчас Россия. Если не удастся остановить коричневый вал, который идет с Украины, если у нас под боком образуется спонсируемое и вооружаемое Западом квази-фашистское или фашистское государство, — это будет катастрофой. Луганск придет в Москву. Почему наши либералы не считают профашистский режим на Украине злом, я не понимаю. Чего они дожидаются? Хрустальных ночей в Киеве или Харькове? Желтых звезд на одежде и лагерных номеров на коже? Если ради победы над поднимающим голову фашизмом нужно ужесточить риторику информационную, спрямить какие-то характеристики, говорить шершавым языком плаката, это нормально, и никакого отношения к свертыванию свободы слова не имеет.

— О чем еще вам думается в ваши юбилейные дни…

— Мы же не хотели говорить о юбилее!

— Не удержался…

— Думаю, как рассадить всех друзей, которые придут меня поздравлять, чтобы всем хватило выпить и закусить.

— А еще?

— О том, что мы не имеем право потерять тот хрупкий социальный мир, который сейчас сохраняется в России. Посмотрел «Солнечный удар». Михалков, конечно, — талантище, человечище и глыбища, но из фильма непонятно, почему произошла революция, если в России было все так хорошо. Почему мальчик Егорий стал душегубом, потопителем России и русских офицеров? Британец Дарвин, евреи Землячка и Бела Кун с толку сбили? Слишком просто. Сейчас мы, кажется, повторяем ту же ошибку. Возможно, с Рублевки социальный мир в Отечестве и кажется незыблемым, но это не так. Слишком велик разрыв между бедными и богатыми, слишком многие поступки власти необъяснимы, слишком обнаглел верхний класс…

— Что за верхний класс?

— Те, кто разбогател на приватизации, на взятках, раздулся на природном газе… Пусть оглядятся, возможно, мальчик Егорий уже работает у них садовником…

Мои герои не слезают со сцены?

— Юрий, в последние недели герои Полякова, извините, не слезают с экрана и со сцены. Это что, специально к вашему 60-летию? «Как боги» Татьяна Доронина поставила. Потом «Грибной царь» на канале «Доверие»…

— Ну, естественно, любой юбилей предполагает какой-то смотр достижений, скажем так. Хотя что-то просто совпало. Премьера моей новой пьесы «Как боги» во МХАТЕ им. Горького у Дорониной планировалась на конец прошлого сезона… Фильм «Грибной царь» Михаил Мамедов снял года 4 или 5 назад. Но там была какая-то чисто юридическая закавыка, вот только сейчас лента попала на экран. И я, конечно, благодарен каналу «Доверие», что они его показали. На канале «Культура» покажут еще раз фильм «Козленок в молоке», который поставил Кирилл Мозгалевский. Может быть, что-то еще покажут. По моим книгам ведь снято много фильмов, практически все мои вещи экранизированы. Сейчас вот веду переговоры об экранизации «Гипсового трубача». И спектаклей тоже много идет — только в Москве шесть.

— А по России?

— Думаю, где-то в 35–40 театрах. Это много. Я могу сказать без ложной скромности, что никого из современных драматургов так не ставят. Тем паче, на большой сцене.

— Вы всегда любили в прежние годы по провинции ездить…

— А я и сейчас езжу. Вот мы с женой Натальей посмотрели «Как боги» в Туле, в Белгороде, во Владикавказе, в Ереване, в Пензе. Побывали в Венгрии, они поставили «Хомо эректус» — очень смеялись венгры. МХАТ свозил «Грибного царя» в Китай. И там был смешной разговор. Вообще в Китае я весь переведен, меня там любят.

— Почему?

— Им интересно то, что я пишу. Там много китайцев, которые по-русски говорят, которые учились у нас — они подходят и говорят: какие вы счастливые, у вас со сцены можно говорить о коррупции, о злоупотреблении властью, можно критиковать власть, можно иронизировать, смеяться даже над ней, сердечной. Я спрашиваю — а у вас нельзя? Нет, отвечают, нельзя. Зато у вас, говорю, коррупционеров расстреливают! — Улыбаются и кивают: «Да, расстреливают, но со сцены нельзя…»

— Какие, Юрий, у вас смешные разговоры.

— А жизнь вообще — штука смешная. Если бы не смерть в конце…

Чего еще ждать от этого писателя?

— А сами себе на юбилей вы что подарили?