Левиафан. Кровь Ангелов (СИ)

– Но между ними можно провести соответствие, – нашелся Карн. – Кроме того, реальная температура солнца не зависит от системы измерения.

– То есть истина не оценочна? – Салава не отставал. – Выходит, она существует вне нашего восприятия?

– Примерно так, – задумчиво протянул Карн. – С другой стороны, истина – это ведь сугубо человеческая категория. Полагаю, дерево не в курсе насчет температуры солнца, хотя благодаря его теплу оно существует.

– Не теплу, а энергии, – поправил Салава. – Для дерева любые понятия не имеют значения. Назови солнечный свет холодным или нейтральным, фотосинтез от этого не перестанет протекать в листьях.

– Я об этом и говорю, – кивнул Карн. – Так выходит, что истины не существует? Как некоей надмировой идеи?

– Как же не существует! – хохотнул Салава, наливая по новой. – А Маат?

Они посмеялись и выпили.

– Мудрец ищет истину, а дурак уже нашел ее, так? – задумчиво уронил Карн, ни к кому, в сущности, не обращаясь. Он вновь смотрел в окно, где серый пейзаж, подернутый сумеречной дымкой, показывал ему водянистые поля с пожухлой травой и одинокие деревья, на которых больше не осталось листьев, лишь черные уродливые скривы ветвей.

Карн подумал, что точно так же совсем недавно ехал на поезде, ну точнее на электричке. И видел почти такой же мир за окном, но не закатный, а рассветный. Рядом с ним сидели его новые друзья, Древние Боги, и они вместе отправлялись спасать мир. Вот только чей это мир? Для кого нужно его спасать? Ведь Салава прав – Маат мертва.

– Это гораздо проще сказать, чем понять, – Салава тоже посмотрел в окно, устало вздохнул и вернул слегка помутившийся взгляд к столу с нехитрой снедью.

– А мне бы хотелось ответить тебе, что у каждого своя истина, – внезапно сказал Карн, плетясь в сумерках невеселых мыслей, – но мне эта формулировка решительно не нравится.

– И правильно, что не нравится! – в глазах собеседника на миг полыхнул адский огонек. – Когда у каждого своя истина, это называется толерантность. Это пидарасы, сосущиеся на площадях. Это обдолбаные нигеры в подворотнях с ножиками. Это жиды, которые зарабатывают больше только потому, что врут лучше.

– Ба! – хохотнул Карн. – Да вы, батенька, националист?

– А вы, батенька, нет? – искренне потупился Салава. – Каждый русский – националист. А если он говорит, что не националист – значит и не русский он вовсе! Если яро открещивается от национализма, значит перед вами жид. Либо опять же – пидарас.

– Ну… – протянул Карн в нерешительности. – Есть еще третий вариант.

– Ну да, есть, – легко согласился Салава. – Это может быть поп.

– Вот в чем проблема матушки России! – Карн воздел перст к потолку. Он уже был неплох. Еще не хорош, но уже неплох. Мысли текли спонтанно и легко, порой заворачивая в самые удивительные заводи. – Не дураки и дороги…

– … а попы, жиды и пидарасы! – закончил за него Салава. Они от души посмеялись и вновь выпили. Бутылка опустела. Как обычно, это произошло в самый непредсказуемый момент. Но тут же тишину коридора за пределами купе нарушила спасительная тирада.

– Вечернее леченье! Пиво, водка и печенье! – пронеслось по вагону. Ну конечно, вот эти славные ребята, готовые продать тебе все, что может понадобиться в пути! И само собой – втрое дороже, чем в магазине.

Карн собирался встать, чтобы выйти в коридор и приобрести чего-нибудь эдакого, но неожиданно обнаружил, что Салава за неуловимую долю секунду не только поднялся со своей полки, но уже открыл дверь и улыбался во все тридцать два спешившей к нему тетке с двумя огромными баулами.

– Вискарика не найдется, госпожа? – поинтересовался Салава.

– Нет, красавчик, вискарика не будет, – развела руками тетка. – Зато есть ром. И кока-кола.

– О так вот! – хмыкнул Салава. Точь-в-точь как Невский на своих чудо-тренингах. – А что за ром?

– Ром отменный! – тетка тут же ухватилась за предложение и выпалила название напитка. Разумеется, такого названия Карн никогда не слышал. Салава тоже. Могло статься, что такого рома не существует в природе, но был ли у них выбор?

– А йогурт питьевой есть? – подал голос Карн. Он по опыту знал, что питьевой йогурт – самое то после перепоя. А перепой однозначно намечался.

– Есть, конечно, родной! – тетка пришла в неистовство. Еще бы, они собирались одарить ее дневной выручкой!

– А бонус будет какой к йогурту? – прищурился Салава, принимая из трепещущих теткиных рук продолговатую бутылку «кампины» со вкусом какой-то там дряни.

– Будет, – осклабилась тетка. Она заговорщицки подмигнула Салаве и сказала вполголоса. – На дне – пакетик с героинчиком!

Все втроем честно поржали над этой несусветной тупостью, и Салава расстался с двумя тысячами рублей. Карн пытался всучить ему купюру, мол, давай пополам, но мужик наотрез отказался.

– Пустое, – сказал он, падая на свою полку. Ром мгновенно лишился крышки и будто сам собой выплеснулся в шоты. Карн нюхнул темную жидкость, не вызывающую абсолютно никакого доверия. Пахло сладко и мерзко. Салава тут же ахнул сверху колы. Пятьдесят на пятьдесят. Выпили. Ну, не «Капитан Морган», но с этим можно работать. На удивление!