Левитан

Дома у них есть большая овчарка. И она ему прямо перед людьми трет босой ногой, да еще эта зараза псина укладывается на спину и начинает тяжело дышать. Бог знает, если они не делают этого, когда остаются одни. Однажды жена мыла кухню, и пес на глазах у мужа наскочил прямо на нее сзади, будто у этого черта уже есть опыт. Конечно, перед мужем она не смела ему отдаться. И падла псина был по-настоящему разочарован, когда должен был отправиться в переднюю.

Итак, эту эпоху я окрестил для себя «Зоопарк».

До ранней весны было еще ничего. Самым тяжелым было возвращение зимы.

Один избил жену во время посещения, у другого стали случаться приступы, похожие на падучую, корзинщик, каждый день ходивший на работу, принес в камеру голубя, но надзиратель узнал об этом и приказал чистильщику найти голубя и убрать. Голубь находился в коробке ЮНРРА с дырочками. В камере поднялся почти бунт. Половина из нас отправились в карцер. Трое по трое на бетоне. Чисто символически — всего день и ночь, и нас оставили в покое.

В карцере я познакомился с сифилитиком Антоном, отбывавшим наказание, поскольку у него в пакете с грязным бельем, который он хотел отправить дочери, нашли записку для нее. Там он написал, что голоден и что получил обморожение. А жаловаться на КаИДэ — это тяжкий проступок. Антон «жил» через несколько камер от моей. Он был очень неприветливым, закрытым в себе человеком, его отношение ко мне было исключением. У него был нос крючком и в глазах странный желтоватый отблеск, как от наручников. Он рассказал мне, как «заслужил» сифилис; сейчас у него было только две язвы, а дело доходило уже до семи. На двадцатом году супружеской жизни он заметил какие-то мозоли на пенисе и стал их мазать какими-то мазями, но они не проходили, он решил сходить к врачу и спросить совета. (Он работал в больнице, на вскрытии.) Определили сифилис. С кем общался? Да от свадьбы только с женой. Двадцать лет. Пусть жена тоже придет на осмотр. Ему пришлось хитростью отправить ее к доктору. Ясно — отличный сифилис. Он ее избил, но она ни в чем не хотела сознаваться. Он развелся. А теперь сифилитиков еще и изолировали, так что вся тюрьма показывает на них пальцами: смотрите, это сифилитики!

Когда мы выбрались из подземелья, я иногда посылал ему какой-нибудь гостинец — шоколад, сухари, кусочек сала. Он был очень благодарен, может, на мой вкус даже чересчур. Я посылал ему эти вещи скорее для того, чтобы в себе самом побороть отвращение к нему.

Арестован он был из-за значительного хищения со склада, но это я должен был выяснять у чистильщика, а тот у надзирателя. Сам он сказал — что из-за происков соседа, «вы ведь знаете, какие сегодня люди».

Человек под арестом становится страшно чувствительным по отношению к собственной чести. Я никогда не говорил ему, что знаю о настоящей причине приговора. Говорят, что он по-глупому просто возил товар ночью на тележке и что его сразу же поймали, так что соседу при этом делать было нечего. Неправдой было и то, что у него только две сифилитические язвы, наоборот — как сказал медбрат, «целые поля», поскольку он вообще не хотел лечиться. На прогулке он любил подойти ко мне, но опять отходил, видя, что мне скучно слушать жалобы на людей, с которыми он вынужден находиться в камере. Позже станет понятно, почему я так подробно его описываю.

Той ранней весной в тюрьме многое случилось.

Двое сошли с ума, и их отвезли в сумасшедший дом.