Левитан

Яркие крымские краски, море, солнце произвели на Исаака Ильича сильное впечатление, они оживили немного до того глуховатую, с безрадостной чернотой и рыжим цветом палитру художника. Он стал смелее, увереннее, цветистее, свежее.

Пробыл Левитан в Крыму недолго, работал с обычной для него жадностью и увез в Москву несколько небольших картин и много этюдов. На периодической выставке Общества любителей художеств они привлекли всеобщее внимание: как колориста Левитана еще знали мало.

Была ранняя весна, были деньги, было восхищение перед красотой южной природы, но Бабкино оставалось милее, и художник торопился туда. Здесь он для М. В. Киселевой написал маленький этюд -- мотив бабкинских окрестностей. На крохотном пространстве, на клочке бумаги берег речки, зеленый луг, кромка леса... Но над этим чисто северным пейзажем словно светило невидимое крымское солнце, насыщало и пропитывало этюдик. В крымскую поездку Левитан еще глубже понял барбизонцев, чудесную силу колорита, света, понял как бы наглядно, работая под знойным солнцем юга и делая заказную копию с Коро. В тот год Исаак Ильич изучал французский язык, чтобы прочесть в подлиннике книгу Руже Милле о жизни великого француза.

Весной 1886 года Чеховы приехали в Бабкино одни. Левитан отправился на Волгу. Давнишнее желание его исполнилось. Великая русская река с самых юных лет часто снилась художнику, он видел с нее тысячи снимков, он создал свою особую воображаемую Волгу. Левитан ожидал чего-то потрясающего, неизгладимых художественных впечатлений на всю жизнь. Он подъехал к могучей реке, держа на сердце руку. День был пасмурный, накрапывал дождь, правый нагорный берег, покрытый чахлыми мокрыми кустарниками, с серыми обрывами, как лишаями, показался унылым, однообразным, а левый, низкий, лесной, сплошь залитый вешней полой водой, еще печальнее. Тоскливая картина! Огромное сизое грозовое небо громыхало, дождь то усиливался, то стихал, но совсем не кончался, он обдавал холодной пылью, дул сильный свежий ветер с северо-востока.

Исаак Ильич почувствовал себя одиноким с глазу на глаз с громадным водным пространством и затосковал. Очарование исчезло. Никакой величественной красавицы реки не существовало. Была Волга плачущая, заурядная, некрасивая, мрачная. Левитан с унынием огляделся. Вода, вода, вода... Лес, лес, лес...

Художник, пригорюнясь, сел на большой камень, которого с одной стороны касалась волна. Вдруг Левитану захотелось, несмотря ни на что, все-таки умыться в Волге. Он с нежностью в душе зачерпнул полные пригоршни еще не прогретой солнцем, ледяной воды. Порыв прошел через мгновение. Вода в Волге была мутная, как квас. Левитан подумал, что он не захочет писать ее. Не поворотить ли обратно? Неужели под Москвою нельзя найти достойного материала? Уж столько лет подмосковные рощи, ручья, озерки, деревни изображались на его этюдах и картинах! Левитан вспомнил о Бабкине: издалека оно показалось еще прелестнее. Там так хорошо работалось. И никогда он не чувствовал одиночества. Исаак Ильич едва не уехал.

Дурная погода мешала ему работать. Он почти не спал. За стеной мирно храпели две старушки, хозяйки. Исаак Ильич прислушивался и завидовал беззаботной жизни людской, безмятежному сну простых, скромных женщин. Некстати настигла Левитана незванная гостья -- привычная отчаянная тоска. Она смешала все планы и надежды художника. Всякий раз, как он страдал от нее, и после того, как наконец безумие проходило, Исаак Ильич думал, что больше не повторятся тяжелые дни.

Однажды бабкинский Микешка принес почту. Конверт на имя Антона Павловича был надписан акварельной кисточкой. Чехов нетерпеливо вскрыл письмо и стал хмуриться. Левитан жаловался: