Левитан

врача Дмитрия Павловича Кувшинникова. Но все, кто здесь бывал, считали ее квартирой Софьи Петровны, докторской жены. Дмитрий Павлович с утра до ночи был занят по службе, а супруга рисовала, училась живописи, играла на фортепьяно и наряжалась. Рядом, под окнами докторской квартиры, буйствовали пьяные, кричали распоротые хулиганскими ножами и покалеченные кистенями разные несчастные, дико выл непослушный хитрованец, избиваемый городовыми, -- у Кувшинниковых стояла тишина. Софья Петровна была очень даровита. Из кусков и лоскутков дешевой материи она шила себе прекрасные костюмы. Она умела придать красоту любому жилью, самому захудалому и унылому, простой сарай преображая в кокетливый будуар. Четыре небольшие комнаты своей квартиры с необыкновенно высокими, как в нежилом помещении, потолками, Софья Петровна убрала по своему вкусу. Искусной женщине недоставало средств, но она не унывала и так ловко изворачивалась с самыми скромными деньгами, что украшенное ею гнездо Кувшинниковых казалось роскошно меблированным.

В комнате мужа ничего не было, кроме кровати, крохотного стола и стула да трех голубеньких кувшинчиков с бессмертниками на подоконниках. В столовой царил "русский стиль" -- взамен стульев и кресел стояли деревянные лавки, буфетик был расписной, с фантастическими голубыми и розовыми цветочками на створках, на стенах висели полотенца, вышитые красными петухами. Для гостиной Софья Петровна отвела самую просторную комнату с турецкими диванами, а рыбацкие сети, заменявшие занавески, выкрасила в какой-то нестерпимо яркий золотистый цвет. И все это было оригинально, подходило к общему устройству квартиры художницы. Свои апартаменты хозяйка устроила с антресолями. В них вела витая лесенка. На антресолях была спальня и жил ручной журавль. Он признавал только одну хозяйку, по слову которой плясал, взмахивал крыльями, наскакивая на запоздавшего гостя, ложился на пол, притворяясь мертвым и долго оставаясь неподвижным. Журавль враждовал с двумя сестрами Дмитрия Павловича и с ним самим. Капризному баловню Софьи Петровны покорно во всем уступали собаки, как и сам доктор безмолвно подчинялся воле затейливой своей жены.

Внизу, под спальней, Софья Петровна раскинула причудливый персидский шатер. Сюда в тесный уют и тепло уединялись влюбленные, ревнивцы, усталые от многолюдного общества гостиной, желающие отдохнуть в одиночестве.

Софья Петровна была чудесно сложена. С фигурой Афродиты, темноглазая, смуглая мулатка, она привлекала общее внимание неповторимой своей оригинальностью. Цветы, написанные Кувшинниковой, покупал Третьяков, ее игрой на фортепьяно заслушивались общепризнанные московские пианисты -виртуозы. Софья Петровна любила охоту не меньше, чем искусство, и, подолгу пропадая в подмосковных лесах, одна, одетая по-мужски, возвращалась с полным ягдташем. Софья Петровна говорила, повелевая, словно имела над своими собеседниками такую же неограниченную власть, как над мужем, избалованная его терпением, молчаливостью, большим сердцем и глубокой затаенной нежностью. Кувшииникова была горда и смела, презирая всякие сплетня о себе. Софья Петровна смотрела прямо в глаза своему новому знакомому или знакомой и говорила:

-- Вы очень напоминаете древнего германца. Только грубее еще. Вам не хватает красок, душенька, а то вы были бы совсем милой... Посмотрите, посмотрите -- в лице ее что-то от Греза, от Генсборо, от смольнянок Левицкого!

Кувшинникова отличалась невиданной рассеянностью. Надев туфли, она благодарила самое себя. Извозчика она нанимала: "Туда и обратно -- сорок копеек". Извозчик спрашивал, куда ему ехать, Софья Петровна почему-то возмущалась и резко произносила: "А вам какое дело?"

Знакомство у Софьи Петровны в Москве было огромное. В ее причудливом салоне под пожарной каланчой собирались врачи, писатели, художники, музыканты, артисты. Кувшинникова любила молодежь, опекала ее, любовалась всем красивым, свежим, даровитым.

Она постоянно окружала себя молоденькими красивыми девушками, юношами. Они являлись желанными посетителями .ее дома наряду со всякими знаменитостями. На вечерах у Софьи Петровны бывало весело. Гости пели, не умолкала музыка, писатели читали новые свои произведения, молодежь танцевала, свободно и радостно смеялась, флиртовала... Софья Петровна умела занимать гостей, знала привычки и слабости каждого, с улыбкой их поощряла. Она распоряжалась своим салоном одна. Муж не показывался в нем до ужина. Дмитрий Павлович имел нескольких приятелей, таких же безмолвных, как и он сам. В бедной его комнате, где на столике едва умещалась шахматная доска, доктор сидел с приятелем за шахматами. Ровно в полночь в дверях гостиной появлялась крупная, улыбающаяся фигура хозяина. Он в одной руке держал вилку, в другой нож.

-- Пожалуйте, господа, покушать, -- громко и торжественно произносил Дмитрий Павлович фразу, знакомую завсегдатаям салона.