Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг.

Делая данное замечание, мы, однако, не должны забывать о международном характере революционного процесса. Слабости большевистской партии не являлись непреодолимыми именно потому, что это была подлинно пролетарская партия, открытая для всего нового, что вытекало из опыта пролетарской борьбы на этапе ее подъема. Если бы Октябрьская революция распространилась на другие страны, эти слабости могли быть преодолены; социал-демократические деформации в большевизме закрепились и превратились в основное препятствие на пути революционного движения лишь тогда, когда мировая революция пошла на спад, и пролетарский бастион в России оказался в изоляции. Стремительное соскальзывание Коминтерна к оппортунизму, главным образом, под воздействием доминировавшей в нем российской партии, явилось, в числе прочего, результатом попыток большевиков согласовать потребности выживания советского государства и развития мировой революции–попыток, которые все более путались в противоречиях по мере того, как спадал революционный подъем. В итоге от них вообще отказались во имя «строительства социализма в одной стране», что означало смерть Коминтерна и торжество контрреволюции в России.

Полная изоляция российского бастиона, помешавшая большевистской партии преодолеть свои изначальные ошибки, затруднила в то же время и идейное развитие левокоммунистических фракций, которые выделились из этой перерождавшейся организации. Полностью отрезанные от дискуссий, постоянно происходивших в европейских левых фракциях, страдавшие от беспощадных репрессий становившегося все более тоталитарным государства, российские левые были склонны ограничиться формальной критикой российской контрреволюции и лишь очень редко обращались к вопросу о глубинных причинах перерождения. Абсолютная новизна российского опыта и быстрое развитие событий вызвали в головах целого поколения революционеров полную путаницу относительно происходящего. Лишь в 30-е и 40-е гг. у сохранившихся коммунистических фракций начало складываться целостное представление о сущности событий и процессов в России. Но подобный подход отличал, главным образом, европейских и американских революционеров; российским левым мешала непосредственная вовлеченность в происходящее: они стояли слишком близко к предмету исследования, что не позволяло им анализировать его по-настоящему объективно и всесторонне. Поэтому нам остается лишь согласиться с оценкой российских левых коммунистов, сделанной товарищами из «Интернационализма»:

«Эти маленькие группы, которые пытались осознать новое положение вещей, не могли ни осмыслить сущность государственного капитализма, начинавшего формироваться у них на глазах, ни разработать целостную программу возрождения революции – их главная заслуга состоит в другом: именно они забили тревогу и одними из первых выступили с обличением утверждавшегося государственно-капиталистического режима; своей деятельностью они политически доказали, что российский пролетариат не смирился безропотно с поражением» (Allen J. A contribution on the question of state capitalism// Internationalism, № 6).

КТО ТАКИЕ ЛЕВЫЕ КОММУНИСТЫ?

Один из аспектов мифа об «отсталости» или «буржуазности» большевизма нашел выражение в идее о том, что существует непреодолимая пропасть между большевиками, представляемыми как сторонники государственного капитализма и партийной диктатуры, с одной стороны, и левыми коммунистами, которые изображаются подлинными защитниками рабочей власти и коммунистического переустройства общества, с другой. Эта идея особенно нравится «коммунистам советов» и либертариям, которые видят себя наследниками лишь того, что их привлекает в рабочем движении прошлого, и отвергают действительный классовый опыт, лишь только усматривают в нем несовершенство. Однако в мире реальном между изначальным большевизмом и левыми коммунистами 20-х гг. и более позднего времени существует прямая и бесспорная преемственность.