Левый берег Стикса

— Они били меня ногами. По ребрам. По гениталиям. По лицу. Они говорили, что родина меня ждет. Что я, жидовская морда, должен быть рад, что я вернулся на родину. Что в честь этого я должен выпить и закусить. И лили в рот водку. Мимо, в десяти метрах, ехали машины. А они били меня, и пили сами. Если бы они просто убили меня — было бы легче. Я не знаю, сколько это продолжалось. Может быть — час. Или меньше. Потом они помочились на меня. И тут подъехал милицейский «газик». Патруль. Они показали документы и предложили патрулю поучаствовать в развлечении. Один так и сказал: «У нас тут один жидок на воспитании. Может, поучите его родину любить?». Но они испугались, наверное, уехали. Их старший, тот, что первым подошел ко мне на Таганке, сел на корточки, и говорит, ласково так, что будь его воля, он бы такую падаль, как я за тысячу верст никогда не тащил бы. А кончил бы меня прямо там, у москалей, чтобы у них головняк с трупом был. Но ты, сука, кому-то из старших, там, в Днепре, сильно нужен. Поэтому живи. Пока. Только помни, что это не надолго. И Бога благодари, что тебя, падаль, из самой бывшей столицы на «БМВ» везут занятые люди. Хоть и в багажнике, а персонально везут. И выпить за дорогу домой дали, хотя где у тебя, банкира хуева, дом, хер его знает.… Швырнули в багажник и поехали дальше. Еще пару раз где-то останавливались. Потом загнали машину куда-то, наверное, в гараж. Я не кричал. Чего кричать? Потом привезли сюда. И ты хочешь сказать, что все уже кончилось?

Он смотрел прямо ей в глаза, но уже не с ужасом, а с яростью. За столько лет знакомства она никогда не видела, как Артур приходит в ярость. Всегда корректный, спокойный, легко находящий общий язык с любыми людьми — за какие-то сутки изменился до неузнаваемости. Как же надо было испугать и унизить человека, что бы после перенесенного, он впал в такое состояние. Такими глазами мог смотреть берсерк, но не Артур Гельфер, не способный обидеть и муху.

— В этом толстом теле есть дух, — подумала Диана. — Настоящий дух. Дух бойца. Только он не умеет драться так, как они. Но если доберется до горла, то загрызет. Или задавит голыми руками. Не надо было им так его унижать. Ох, не надо было.

И вдруг, за спиной Гельфера, она увидела сына, стоявшего в полуоткрытых дверях детской. Он смотрел на неё, чуть нагнув голову, исподлобья, плотно, в линию, сжав губы, приподняв плечи. И в его глазах Диана тоже не увидела страха. Только жесткую решимость драться до конца. Уловив направление ее взгляда, Гельфер моргнул и оглянулся. Несколько секунд они с Марком смотрели друг на друга, а потом Артур спросил, обращаясь к ней:

— Он знает?

— Да, — сказал Марк. — Знаю.

— Может быть, это и хорошо, — произнес Арт. — Двое мужчин гораздо лучше, чем один.

Внизу неразборчиво бубнили чужие голоса.

Столик, который заказал Франц, располагался достаточно далеко от дверей. Скорее инстинктивно, чем по расчету, Краснов расположился лицом к входу — место мэтра было хорошо видно через плечо Франца. За столиком они были втроем — он сам, Глоба и Франц фон Бильдхоффен.

Катенькина устроили у стены, слева, за маленьким двухместным столиком, освещенным небольшой лампой с матерчатым, расшитым шелком, абажуром. В полумраке зала Краснов не сразу рассмотрел, как в помещение скользнули двое охранников, виденные им в вестибюле отеля — Худощавый и Турок, как он их окрестил, и заняли места справа от входа, почти напротив входа в кухню. С их позиции прекрасно просматривались обе двери и зал, а их самих Краснов видел за спиной Глобы.

Жилет Косте отчаянно мешал, но снять его было бы затруднительно — и места нет, и спрятать некуда. Было неудобно и душно, несмотря на кондиционированный воздух.

Франц заливался соловьем. Он, то трещал по-итальянски, обсуждая с сомелье карту вин, то шутил с мэтром, то советовал Косте и Глобе при выборе блюд, в общем, вел себя, как полагается чуть не в меру гостеприимному хозяину, скорее славянину, а не чистокровному немцу благородных кровей. Впрочем, он всегда нравился Краснову именно своей несхожестью с соотечественниками, своим несоответствием с титулами и происхождением, швейковским юмором и оптимизмом. При этом он настолько гармонично вписывался в любой интерьер, что выглядел на своем месте везде — и в современном банковском кабинете, и дешевой пивной на окраине Мюнхена, где когда-то они с Костей заканчивали обмывать свое знакомство в почти невменяемом состоянии.

И в интерьере этого дорогого итальянского ресторана Франц смотрелся просто и органично, как завсегдатай. Впрочем, он и был завсегдатаем во всех приличных ресторанах Берлина, куда переехал с Западных земель год назад — как холостяк, женолюб и настоящий эпикуреец он не ел дома никогда. Но было бы ошибкой полагать, что кроме вин, пива и еды фон Бильдхоффен ни в чем не разбирался. В свои тридцать пять, этот блестящий выпускник юридического факультета Сорбонны и Гарвардской Финансовой Школы, был хорошо известен в банковском бизнесе по обе стороны Атлантики.