Левый берег Стикса

Вода была холодна. В лесных реках с глубоким руслом и подводными ключами, вода никогда не бывает теплой, как молоко. Только у поверхности и то, в самые жаркие дни. А уж в мае и ночью — тем более. Ноги моментально онемели, благо до другого берега было не более двадцати метров, но это напрямую. Там на берег не выйдешь, следующий разрыв в сплошной стене камыша был ниже по течению метров на пятьдесят. Костя с Мариком плавали туда наперегонки прошлым летом.

Главное, чтобы не было судороги. Толкая перед собой круг с Дашкой, Диана выплыла на середину реки. Марк, чуть слышно пофыркивая, плыл сзади. До этого дня она никогда не купалась в реке ночью, и, не только потому, что боялась входить в черную прохладную воду. Она, вообще, не очень хорошо плавала — так, могла держаться на воде, не более. А сейчас, ощущение жгучего холода, вид склонившихся к воде ветвей и касание водорослей к коже, вызывали чувство первобытного ужаса, от которого у Дианы перехватывало дыхание. Но, как ни странно, именно этот ужас заставлял ее упорно плыть к противоположному берегу, вместо того, чтобы заскулить и начать шлепать по воде руками и ногами, в попытках выбраться на сушу. Все мысли куда-то исчезли, ушли на задний план. Остались только две, которые ее инстинкт выделил, как главные. Только бы не выпустить из рук круг с дочерью. Только бы с Мариком ничего не случилось.

— Сюда, мама! — скомандовал Марк, и в два гребка обогнав ее, указал проход между камышами. — Сюда!

Она нащупала ногами дно. Сначала — омерзительный на ощупь, полужидкий, как гной, ил. Потом песок. Легкий ветерок обжег тело сильнее, чем холодная вода. Они выбрались на берег, стуча зубами. Тела била крупная дрожь. Сдержать ее или прекратить было невозможно.

Одежду пришлось натягивать на мокрое тело. Ткань липла к коже, но, все равно, так было теплее. Диана проверила Дашку — пришлось переодеть колготки и отжать один рукав куртки. Щеки у малышки были холодные, а нос теплый. Под воздействием речной прохлады действие таблетки начало проходить. Она несколько раз хныкнула во сне.

— Как ты? — спросила Диана у сына, завязывая кроссовки.

— Порядок, мам, — отозвался Марк. — Я думал, будет хуже. Холодно только. Давай рюкзак, я понесу. Или Дашку.

— Потом возьмешь, Дашку. Пока я понесу. Куда дальше?

— Пойдем к озерам, — сказал он, не задумываясь. — Тут только одна дорога. Я ее знаю. Правда, ночью я по ней не ходил, но найду, если получится. Выйдем к Трем Собакам. Там охотничья база, но может быть и сейчас есть люди. Дальше есть проселок.

— Если они поймут, что мы на этой стороне, — Диана аккуратно собрала в рюкзачок сдутый круг для плавания и пустой пакет — вполне может пригодиться, да и лишних следов оставлять не стоит, — то могут перекрыть дороги.

— Могут, мам. Там есть гать, между Тремя Собаками и Княгиней. Мы с папой ее проходили прошлой осенью. Но ночью туда нельзя. Там и днем надо — знаешь как осторожно. Гатка старая, пап говорил, лет тридцать, наверное.

— Там болото, что ли? — спросила Диана.

— Ага, — сказал Марк. — Там везде болота. И караси.

Слово караси он произнес так мечтательно, что Диана сразу вспомнила, как Марк с Костей вернулись с рыбалки — грязные, мокрые, усталые и счастливые. С ведром карасей, золотистых, пахнущих тиной. Караси бились в тазу, разевая губастые рты, а Дашка, визжа от восторга, тыкала в них пальчиком и пугалась, когда они шлепали хвостами. Тогда Диана и примирилась с этим уродливым домом под соснами. Думала, что окончательно, но не получилось. Хотя, какая, в сущности, разница? Если бы все это не случилось здесь — случилось бы в городе. Где угодно. Согласно, неизвестному ей, плану. Но в том, что план был, она уже убедилась на собственной шкуре. Продуманный, жестокий, умный и многоходовый. Неужели Лукьяненко в одиночку был способен так раскинуть сеть?

Звук напоминал щелчок сломанной ветки. Она вскочила на ноги. Еще щелчок. Это были выстрелы. Три подряд. Ответная серия — звуки слились в сплошной треск, стреляли одновременно. Выстрел. Одиночный — в ответ. Два и сразу еще один. И тишина.

Они стояли в полной темноте. И ждали, хотя ждать было нечего. Диана чувствовала, как по лицу ее катятся слезы. Рядом тяжело, со всхлипом, дышал сын. Еще выстрел.

И тогда Диана перекрестилась, чего не делала много лет, со дня смерти бабушки, которую отпевали в церкви.

— Упокой, Господи, душу раба твоего…

— Мама, — сказал Марк, сдавленно. — Мамочка, надо идти.

— Господи, — подумала Диана, — будь милосерден.

Когда начинаются настоящие неприятности, начинаешь понимать, что предыдущие проблемы, проблемами вовсе и не были. Так, разминка, не более.