Левый фланг

— Мы же тогда вели себя действительно по-рыцарски, хотели прямо с марша, на ура взять хутор Зеленый Кут, да застряли на высотке с ветряком.

— А ты злопамятный, Иван Григорьевич.

Строев и сам пожалел, что напомнил комдиву об одной из частных неудач на Правобережной Украине. С тех пор Бойченко изменился, стал почаще советоваться перед тем, как принять решение; однако характер его все еще дает о себе знать. Раньше срока получив звание генерал-майора, он почувствовал себя уже не на одну ступеньку, а на всю офицерскую  л е с т н и ц у  выше своих помощников. Но и это пройдет со временем. Очень редко кого не ослепит вначале золотое поле генеральского погона, тем паче, если человеку нет и сорока.

— Поедем, Иван Григорьевич. Садись ко мне в «оппель». Только дорогой и порассуждать от нечего делать.

Бойченко сел не с водителем, а рядом со Строевым — значит, он действительно собрался поговорить с ним по душам. Он был моложе своего заместителя без малого на восемь лет, а казался старше: коренаст не по годам, тяжеловат, широк в плечах, на которых плотно лежали всегда новые, не успевающие потускнеть погоны. Строев выглядел против него не то чтобы юношей, но, во всяком случае, куда более молодым — худощавый и на редкость собранный, подвижный. Кто не знал их, принимали комдива за человека, пожившего на свете, а Строеву завидовали как офицеру преуспевающему, у которого все впереди.

— Хотят забрать тебя из дивизии, — сказал Бойченко, наблюдая, как тяжело, один за другим, поднимаются из-за Крушеваца груженые «ИЛы» и берут курс на юго-запад.

«Куда это они? — подумал Строев. — Наверное, опять на штурмовку немецких колонн, отходящих из Греции».

— Ты что же не слушаешь меня? Я говорю, что собираются отозвать тебя из дивизии.

— Кто, куда, зачем?

— Куда и зачем — не знаю, а намекал в прошлый раз сам командарм. Потом был разговор с комкором. Ну, ты понимаешь, отпускать мне тебя неохота, впору садись и пиши отрицательную характеристику! Ты-то как смотришь, Иван Григорьевич? — С недавних пор Бойченко окончательно перешел на «ты».

— Не задумывался об этом.

— Ой ли!

— Хотите начистоту?

— Помилуй, только откровенно, — Бойченко покосился на водителя, зная, впрочем, что его верный Антоныч никогда не выдаст ни одну генеральскую тайну.

— Если уж у меня все так сложилось с самого начала, то теперь тем паче поздно думать о должностях и званиях.

— А я считаю, что для кадрового офицера далеко не безразлично, кем он может закончить войну.

— Видите, как меняется психология по ходу войны: в сорок первом или в сорок втором каждый из нас думал лишь о том, когда может закончиться такая война…

— Допустим, но…

— И никому и в голову не приходила мысль, кем он лично станет в конце войны.

— Согласен. Однако не пойму, куда ты клонишь? Если это камешек в мой огород… — Бойченко передернул плечами.

— Да нет, Василий Яковлевич. Просто к слову пришлось.

Навстречу двигалась большая колонна югославов без оружия. То были новобранцы, только что призванные в Народно-освободительную армию. «Оппель» свернул на обочину шоссе, уступив дорогу хозяевам этой земли. Увидев в машине русских офицеров, они дружески заулыбались, приветственно, замахали руками: «Живео!». Они были плохо одеты, но возбуждены и веселы. Мужчина средних лет запел громко, срывающимся голосом, «По долинам и по взгорьям». Песню знали все, ее подхватили дружно, слитно. Ряды новобранцев сомкнулись, шаг их сделался мерным, твердым. Русская песня звучала как-то ново, необычно, — может, оттого, что пели ее на сербских взгорьях, окаймлявших с двух сторон Моравскую долину. Иван Григорьевич сказал, когда «оппель» тронулся дальше:

— Вот из них тоже никто не думает сейчас, кем выйдет из войны.

Бойченко сделал вид, что занят уже другими мыслями. «И любит придираться к слову, — решил он, недовольный тем, что заговорил на деликатную тему. — Все хитрит. А с кем хитрит! Кто же виноват, что в свое время для товарища Строева не хватило дивизии. Их, дивизий, вечно не хватает — и на фронте, и в отделах кадров — для желающих командовать дивизиями. Так что никто не виноват, если ты, начав войну майором, кончаешь ее подполковником, а не генерал-майором, как другие. И дуться тут не на кого».

Комдив чувствовал себя задетым за живое, хотя не в первый раз у него не ладились такие разговоры с заместителем, а тот, словно ничего не произошло, болтал с Антонычем о всяких пустяках.

Остаток пути до села Велика Дренова, где приказано располагаться штабу, они промчались с ветерком, — дорога была ровная и больше никому не пришлось уступать ее.

Главная улица большого села была сплошь забита машинами, число которых в дивизии удвоилось или, пожалуй, утроилось после разгрома немцев под Кишиневом (теперь чуть не каждый офицер имел свой легковичок, в крайнем случае мотоцикл). Бойченко и Строев вышли из автомобиля, и комдив, направляясь в отведенный для него коттедж, сухо бросил на ходу:

— Наведите порядок в этом моторизованном таборе.

— Есть! — бодро, как зеленый лейтенант, ответил Строев и молодцевато зашагал к машинам, запрудившим улицу.