Лезгинка по-русски

Совершенно не выказывал своих эмоций и усталости капитан Джабраил Дидигов. Лицо его всегда было скрыто одной и той же маской невозмутимости, присущей почти всем сильным мужчинам его народа, а что было внутри, этого не знал никто. Джабраил не отставал, но и никого не подгонял; не дышал тяжело, но и не показывал, что имеет еще достаточный запас сил. Просто вел себя, как равный с равными, хотя иногда ловил на себе испытующие взгляды офицеров военной разведки, привычных к тому, что оперативные работники ФСБ не могут тягаться с ними в физической подготовке. Но Джабраил то ли имел за плечами хорошую «физику», то ли умел скрывать свою усталость, как это умеют делать чеченцы, и шел, что называется, на характере. Такая способность вызывает еще большее уважение, чем физическая подготовка, поскольку сами спецназовцы всегда больше ценили умение терпеть, чем простую силу. Но одно без другого, естественно, в боевой обстановке стоило мало.

После привала в марш все вступили ровно, и Элизабар даже не попросил майора Тихомирова выделить ему очередной тюбик, чем сильно того обрадовал, поскольку запас промедола в группе, во-первых, был не бесконечным, а во-вторых, этот препарат вызывает привыкание, а Тихомиров не стремился сделать из грузинского подполковника наркомана, как сам подполковник недавно еще мечтал сделать наркоманами многих молодых парней в России. Используя момент, спецназовец слегка приотстал от своего подопечного и включил микрофон «подснежника».

– Я – Тихий, вызываю Дворового.

– Я – Дворовой, слушаю тебя, Тихий, – отозвался подполковник Занадворов.

– Мой клиент созрел для хорошей ходьбы. Имеем возможность повысить темп.

– Как второй? – спросил Занадворов.

Тихомиров покосился на идущего недалеко капитана Дидигова.

– Дышит свежестью, только что не пахнет…

– Ведущий! – позвал командир.

– Я – Сказочник, слышал… – отозвался старший лейтенант Лукоморьев, не дожидаясь приказа и уже сообразив, что от него требуется. – Слегка добавляю обороты.

– Чуть больше, чем слегка. Ко всем относится! До следующего привала должны все перевалы миновать и снова спуститься в леса – там ночевать теплее.

Ночевать на высоких перевалах, не выставляя палаток, которые спецназ ГРУ с собой не носит, не особенно приятно. По времени давно пора было бы лечь на эти горы снегу, но его все не было, а это значило, что давление высокое, что обещает ясную и прохладную погоду. Высоко в горах погода гораздо более, чем просто прохладная. Следовательно, нужно было миновать высокие места и успеть за последний переход спуститься до лесистых гор.

* * *

Уже вскоре Элизабар Мелашвили обратил внимание на то, что ноги его передвигаются намного быстрее, чем недавно. Он сначала даже подумал, что это он один так зашустрил, тем самым подогнав других, и более пяти минут продолжал идти все так же, ожидая окрика в свой адрес со стороны не слишком вежливого майора Тихомирова. Но тот почему-то молчал, думая о чем-то своем. Элизабар попытался незаметно снизить темп, надеясь, что и другие последуют его примеру. Никто, однако, скорость не сбросил, а самому Элизабару чуть не наступили на пятку. Да к тому же на пятку раненой ноги. Это было бы совсем уж неприятно. И потому Элизабар, в душе теряясь от собственной неумелости, заставившей его идти быстрее, стал придерживаться нового темпа.

Уж кто ничего не заметил, так это капитан Джабраил Дидигов. Этот смотрел себе под ноги, хмуря брови, и думал о чем-то своем, непонятном для остальных, и мысли его по выражению лица прочитать было невозможно. И даже направление мыслей угадать было трудно, потому что брови капитан держал насупленными всегда, кроме, наверное, случаев, когда улыбался, а в группе его улыбку еще никто не видел.

Так, придерживаясь повышенного темпа движения, прошли еще два следующих один за другим перевала, между которыми находился лишь узкий, не спускающийся низко переход, похожий на траверс, и только после этого Элизабар почувствовал, что начинает уставать. Но вокруг него никто не жаловался, никто не хватался за бок, и подполковнику грузинской разведки было просто стыдно показать себя слабаком. Еще можно было посетовать на ногу – все-таки о ранении знали все. Но все, наверное, видели, как хорошо затягивается рана. Один из старших лейтенантов – кажется, Рататуев его фамилия – сказал, что у подполковника хорошая свертываемость крови и потому он уже завтра плясать будет. Сам Рататуев дважды получал точно такое ранение в одно и то же бедро с перерывом в год и уже через неделю полностью забывал о всех неприятностях. А у него самого сворачиваемость крови не ахти какая. До грузинского подполковника российскому старшему лейтенанту далеко, потому что он фруктов мало ест. Такие слова сильно подбодрили Элизабара. И он в самом деле в начале марша после перевязки чувствовал себя вполне сносно.