Лежу на полу, вся в крови

— И что бы выбрал диджей, если бы он мог решать? — поддразнил меня он.

Да уж точно не это.

Из динамиков раздавалась очередная модная танцевальная песня Мадонны, которую я, похоже, поставила минуту назад, хотя это начисто выветрилось у меня из головы.

— Ну так что?

— Я… вообще-то, я слушаю исключительно музыку восьмидесятых, ну и немного семидесятых, конца семидесятых. Только не диско и прочее фуфло, а… ну, как бы это сказать, new romantics[9], если тебе это о чем-то говорит. И new wave[10].

— Нехило! — ухмыльнулся он, откинув назад челку. — Ты же тогда даже не родилась еще!

Подняв голову, я оглянулась на него, встретив его светлые-светлые глаза.

— А это здесь причем?

Во мне начало вскипать раздражение.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжила я.

— Правда? Повезло тебе, — ответил он. Его лицо было так близко, что я могла бы лизнуть его кончик носа, чуть подавшись в сторону.

— Небось думаешь, смешно тащиться от музыки своих предков? Ну и пусть. Может, и так. Только я тебе вот что скажу — после того, как я прослушала папину коллекцию винила, то дерьмо, которое слушают мои одноклассники, кажется мне еще большим позорищем, чем раньше.

Это прозвучало гораздо резче, чем мне хотелось, я что есть мочи сжимала губы в надежде остановить поток слов. Напрасно. Слова все равно рвались наружу. Слишком часто я слышала эти насмешливые комментарии, и чаша моего терпения, видимо, окончательно переполнилась.

— Да и кто из современных групп сравнится с… да хотя бы Human League, Spandau Ballet и Duran Duran?! Я не только про музыку, но и про стиль! Не говоря уже о Joy Division и… и New Order. А? Никто. В подметки не годятся.

Он обезоруживающе поднял руки и попятился.

— Да нет, конечно, нет, — мягко произнес он.

Повернулся и пошел.

Все дальше и дальше от меня. Опустив руки.

Я тут же пожалела о своих словах.

Пожалела.

О том, что упомянула папу, упомянула одноклассников. Все это было так глупо, так по-детски. Меня захлестнула горячая влажная волна стыда. Как будто передо мной вдруг оказалась каменка с углями и кто-то выплеснул на нее ковш ледяной воды. И теперь я задыхалась от ее паров. От сожаления.

Я жалела, что сорвалась на него.

Если бы не это, я бы по-прежнему чувствовала его дыхание на моей шее, его руку на моем плече.

Боль в большом пальце тут же проснулась, пронзив ладонь до самого запястья. Я впервые за весь вечер выбрала песню на свой вкус. «Don’t you want me» Human League — беззвучно подпевала Филипу Оки:

Don’t, don’t you want me?
You know I can’t believe it
when I hear that you won’t see me

Don’t, don’t you want me?

You know I don’t believe you
when you say that you don’t need me

It’s much too late to find

You think you’ve changed you mind
You’d better change it back
or we will both be sorry[11].

Кому я это пела, Джастину? Или… маме?

Я просидела на диване еще около часа, пока какой-то голубой художник по стеклу не пригласил меня танцевать. О том, что он художник по стеклу, он успел сообщить мне раньше, перекрикивая музыку, когда присел рядом на диван, и я, не слишком удачно пытаясь поддержать разговор, спросила его, чем он занимается.

— Я художник по стеклу! Работаю со скульптурами.

— Я тоже, — ответила я, но он не услышал.

За его ориентацию я поручиться не могла, но некоторое время назад имела счастье лицезреть, как он старательно засовывает язык в глотку другому чуваку. Других доказательств у меня не было.

Я не сразу приняла приглашение на танец, побаиваясь покинуть свое насиженное место на диване, но он уговаривал меня с таким пылом, что мне пришлось сдаться, и мы принялись танцевать под техно в исполнении электрического органа. Казалось бы, нормальная музыка, но я никак не могла попасть в ритм и чувствовала себя скованно и неловко, хотя и успела к этому времени употребить не один коктейль. Я заметила, что кто-то тут же занял мое место за компьютером. Это несколько задело самолюбие — мне хотелось считать себя незаменимой. Но, увы, такое бывает страшно редко.

Тут подошла Дебби и повисла у меня на шее. Я попробовала было уклониться, спасая свои босые ноги от ее высоченных шпилек, но чуть не рухнула на спину под весом ее отяжелевшего от алкоголя тела. Она погладила меня по голове, проведя рукой по затылку, и прошептала, что мои волосы — как бархат. От ее шепота, щекочущего ухо, на душе у меня потеплело. Но она столь же внезапно выпустила меня из своих объятий и снова принялась танцевать. Груди ее так и ходили ходуном под тонкой материей.