Лезвие (СИ)

- Дело в том, что она начала вспоминать кое-какие эпизоды из своего прошлого. Есть определенный прогресс. Если раньше это были внезапные припадки, непонятные фразы и отсутствие связи между предложениями, то сейчас ее ум намного яснее. Только в определенный момент ее мысли опять начинают путаться. Я хочу предупредить вас, что даже несмотря на улучшение ее состояния, разобрать, что из тех картинок, которые она описывает – правда, а что вымысел, практически невозможно.

- А что конкретно она вспомнила?

- Она постоянно говорит о ребенке. О Саше… Мы были уверены, что это мальчик, но оказалось…

- Это я знаю… Вернее, были такие предположения.

- Вот как?

- Да, именно. А больше она ни о ком не рассказывала?

- По моим наблюдениям, она помнит не только ребенка. Есть какие-то мужчины…

- Мужчины? Вы уверены, что говорите не об одном?

- Нет… это разные люди. Только эти воспоминания причиняют ей настолько сильную боль, что она сразу же замыкается и блокирует их.

- Каковы ваши прогнозы, доктор?

- В таких случаях не может быть никаких прогнозов, понимаете? Я не могу вам вообще ничего обещать. Она может в один момент все вспомнить, такое тоже бывает. Но сказать, что это случится завтра, через месяц и случится ли вообще, я не возьмусь.

- Я понимаю, я все понимаю. Так я могу сейчас пройти к ней?

- Да, конечно. Только прошу вас – очень осторожно. Обдумывайте каждое свое слово. Во-первых, она вас не знает, во-вторых, любая фраза может спровоцировать очередной приступ…

Пока шел по длинному коридору, вдоль которого размещались палаты, думал об Александре… Да и не только сейчас. Выбросить все вот так, по одному щелчку пальцев, не удавалось. Хотя я и так знал, что это невозможно. Где бы она ни была, я ее присутствие всегда чувствовал. Потому что въелась под кожу и держала сердце цепким маленьким кулачком. Все эти месяцы я каждую неделю с доктором созванивался, спрашивал, есть ли какие-то улучшения, нужны ли какие-то дополнительные лекарства, что угодно достал бы, только чтобы Ирина поправилась. Я так хотел вернуть своей девочке радость. Ту самую, неподдельную и незапятнанную - чистую в своей искренности. Нет ничего более святого, чем любовь матери и ребенка. Свою я помнил очень смутно, и всю жизнь чувствовал, что эта рваная рана в душе никогда не затянется. Помнил только, как валялась у ногах в отца, пока он забирал меня от нее, но сразу же заставлял себя останавливаться. Потому что чувствовал, как опять ненавидеть его начинаю. Лютой ненавистью, черной и липкой, когда в один миг стирается все хорошее и боль становится пульсирующим сгустком, который разрастается по всему телу и оголяет затаенные упреки и обиды. Сдирает с них засохшую корку одним движением, и ты понимаешь, что рана все так же кровоточит… И моя Александра…. Черт, я ведь все равно говорю «моя». Не привык, наверное, что все иначе уже, что выдрать надо ее с мясом, не смирился… Потому что все о ней напоминает. За такое короткое время заполнила собой все, что меня окружает. И я хотел, чтобы она опять улыбалась. Чтобы в этой улыбке не было и тени грусти, хотя и понимал в то же время, что это утопия. Но я верил, что мама сможет залечить все ее раны, тем, что жива осталась, перечеркнуть все те ужасы, которые Александре пришлось пережить. Как символ новой жизни… возрождения… живого подтверждения, что все и правда можно начать сначала. Что ублюдкам из их семьи не удалось воплотить свой черный план, что, казалось бы, такие беззащитные и бесправные женщины оказались сильнее. Потому что это правильно…

Подошли к двери и я на несколько секунд задержался. Глядя на невозмутимого как всегда доктора, его на удивление добрые глаза и мягкий кивок головы, решительно протянул руку к дверной ручке.

- Здравствуйте, Ирина. Позволите?

Подняла на меня взгляд, и в нем на миг блеснуло любопытство, которое сразу же и потухло. Она смотрела в окно, и мне не оставалось ничего, как принять ее молчание за бессловесное согласие.

- Доктор рассказывал, что вы хотите найти свою дочь. Я хочу помочь вам в этом.

- Вы не сможете, но спасибо, – даже головы не повернула. Что это? Смирение или отчаяние стало настолько глубоким, что похоронило под собой надежду?

- Вы зря так думаете, Ирина. В этой жизни нет ничего невозможного, просто иногда мы не можем рассмотреть тот шанс, который нам подсовывает судьба. Расскажите мне о ней…

- Ее забрали у меня. Она совсем малышкой была. И я очень надеюсь, что она не помнит, как все это было…

Сгребла пальцами простынь и сжала ее со всей силы. А мне хочется ей миллион вопросов задать, только слова доктора в голове вертятся, что нужно осторожно, что сорваться может в любой момент.

- Для ребенка не важно, что случилось… Ему важно, чтобы мама просто была…

- А нужна ли ребенку мама, которая не смогла уберечь. Которую на глазах у этого самого ребенка превратили в грязь и показали ему, какое она ничтожество… Нужна ли ребенку мать, которая, спасая свою жизнь, все же смогла его оставить… - ее голос дрогнул…