Лезвие сна

— Конечно, — согласилась Джилли. — Я говорила не об этом. Каждый может изучить технику, как и историю искусства и теорию живописи. Но нельзя научить человека должным образом применять полученные знания. Нельзя объяснить другому художнику, что именно он должен чувствовать своим сердцем и что должен выразить в своем произведении.

— Ты имеешь в виду талант, — сказала Иззи.

— Точно. Можно бесконечно развивать имеющийся талант, но научить ему нельзя.

По прошествии девяти месяцев Иззи почувствовала, что приближается в своих работах к овладению таинственным секретом Рашкина; она ощущала, как что-то словно открывается в ее душе, как будто с холста спадает пелена, и картина создается сама собой. И еще пришлось признать правоту утверждения Рашкина об особом наречии, необходимом для объяснения этого явления. Иззи пыталась поделиться новыми знаниями со своими подругами, особенно с Джилли, поскольку та тоже занималась изобразительным искусством, но в разговоре убедилась, что подруги не воспринимают лексикон, которым она овладела в процессе обучения у Рашкина. А без этого она только тщетно пыталась подыскать замену несуществующим словам.

— А если бы был способ научить страсти? — спросила Иззи. — Чтобы можно было вкладывать в произведение частицу себя?

— А разве это не есть основа настоящего искусства? — спросила Джилли.

— И для сочинительства тоже, — подхватила Кэти.

— Да, конечно, — согласилась Иззи. — Но если бы этому можно было научить?

Джилли наполнила кружки пивом из стоявшего на столе кувшина и сделала большой глоток.

— Если Рашкин так утверждает, он мошенник, — заявила она. — Допускаю, что под руководством такого прославленного художника ты можешь овладеть любыми секретами техники, но всё равно твои произведения будут созданы только благодаря тому, что ты сама чувствуешь и видишь.

«Но это не так, — хотела сказать ей Иззи. — Под руководством Рашкина я учусь вкладывать душу в свои картины, и этот процесс идет всё быстрее, и конечный результат всё больше приближается к тому, что стоит перед мысленным взором».

Но объяснить этого она не могла. Их спор в различных вариантах периодически возобновлялся на протяжении нескольких последних месяцев, но они словно говорили на разных языках, и пропасть между ними увеличивалась.

— Когда-то все люди говорили на одном языке, — однажды рассказывал ей Рашкин, поддавшись редко возникающему желанию поговорить. — Потом мы захотели не только добраться до неба, но и возомнили себя равными Богу. Недостроенная башня обрушилась, и люди перестали понимать друг друга. В тот день разделились не только наречия, но и искусства. Люди потеряли возможность общаться между собой как при помощи слов, так и при помощи произведений искусства. Первоначальный язык, доступный каждому, исчез с лица земли. В этой студии мы с тобой стремимся хотя бы отчасти возродить тот язык. Так же как отчаявшиеся люди, застигнутые бедствием в Вавилоне, мы пытаемся отыскать улетевшее эхо. Представь, чего можно было бы достичь, вспомнив то древнее наречие.

Тогда слова Рашкина произвели на Иззи неизгладимое впечатление, но, как она ни старалась, она не могла подобрать слова, чтобы передать эту мысль своим подругам.

— В следующем году тебе надо будет почаще посещать лекции Дейпла, — сказала Джилли. — Незадолго до окончания семестра он всех нас заинтересовал рассуждениями о том, чего мы можем добиться при помощи искусства и как это сделать.

Иззи, как и всегда, оставила свои бесплодные попытки подобрать нужные слова и позволила увлечь себя новым поворотом в разговоре.

— Тебе на самом деле так нравится профессор Дейпл?

— Он замечательный человек, — ответила Джилли. — Летом он обещает разрешить мне пользоваться одной из его свободных комнат в качестве студии. Те, кто занимался там в прошлом году, оставили немало красок и других нужных вещей. Он сказал, что я могу все это использовать.

— Похоже, он увлекся тобой, — рассмеялась Кэти.

— Не смейся.

— Нет, действительно! — Джилли покачала головой.

— Иззи, а что ты собираешься делать? — спросила она. — Ты так и будешь посещать студию Рашкина до начала следующего учебного года?

— Я даже не знаю, буду ли я продолжать учебу в университете.

— Я впервые об этом слышу, — встревожилась Кэти. — Что произошло?

Иззи вздохнула:

— Мое обучение зависит от стипендии, а в этом году я настолько забросила занятия, что опустилась на средний уровень. Боюсь, стипендию снимут, и мне придется уехать из города.

— А твои родители не смогут помочь? — спросила Джилли.

— У них нет денег, по крайней мере, так они мне говорят. Родители считают, что я зря трачу время.

— Но ведь твои картины действительно хороши. А ты рассказала им, что Рашкин стал заниматься именно с тобой, хотя много лет не допускал в свою мастерскую никого из студентов? По крайней мере, — добавила Джилли, — насколько мне известно. От тебя я услышала о нем больше, чем от всех преподавателей по истории искусства.