Лезвие власти (СИ)

— Ты справишься со слабым королем, сестра моя. Ты избавишь мир от его сыновей, освобождая Николаю дорогу к престолу. Ты откроешь вороте моим войскам, когда я приду чтить новую королеву. Ты все это сделаешь, потому, что я люблю тебя…

Шелона почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы.

— Я тоже… Люблю…

70.

Ландо стоял в своей комнатке, в нижнем ярусе замка Вивлен, и смотрел на отражение в зеркале. Десяток светильников, беспорядочно стоявших в разных углах комнаты освещали пок­рытое глубокими морщинами лицо старика. Ландо смотрел на свое отражение, и водил сухим, узловатым пальцем по мраморной полочке перед зеркалом.

«Как я стар... Великий Иллар... Я уже немощный старик...»

Где-то издалека, словно из глубин времени долетела, едва слышная, боевая песня армельтинских волонтеров. Отражение в зеркале зашевелило тонкими губами, в пятнах старческого пиг­мента:

Старуха, спрячь свою косу...

И выпей крепкого вина...

Пожуй старуха колбасу,

Забудь на миг, что ты мертва...

Он был стар. Старше его, быть может, был только Великий Герцог Латеррата. Он был немоло­дым уже тогда, когда его словно мешок, вытащил из боя вечно смеющийся крепыш, со стран­ным именем Марк Россенброк. Он тащил его на себе, и при этом волочил за собою по земле тяжелораненого Императора Конрада Третьего. Он тащил их обоих, падал, вставал, и тащил да­льше. Он мог бы бросить его, простого мечника, бедного армельтинца, и спасать Правителя... Но он не бросил. Он тащил их подальше от болот, а сзади, вспенивая грязь, мчалась страшная аведжийская конная сотня. Он сбросил меч и латы, и тащил их; зная наверняка, что не успеет. Он не мог предполагать, что в тыл аведжийцам уже заходят панты Империи, и громко смеялся, падая в грязь, и горланил боевую песню, подбадривая их.

В моих руках еще стакан,

и за окном встает заря.

Старуха, мне неведом страх,

А значит, ты приперлась зря.

Ландо взял с полочки костяной гребень, которым каждое утро причесывал канцлера, и провел по своим жидким, белым как снег, волосам.

Он служил ему. Верой и правдой, долгие-долгие годы. Он вставал задолго до рассвета, и ложил­ся далеко за полночь. Иногда он вообще не спал. Он был всем для этого желчного, порой небла­годарного человека. Он был его слугой и его секретарем... Он был его глазами и ушами... Он прошел вместе за ним все ступени, от старшего писаря канцелярии, до дворянина и канцлера Вели­кой Империи. Он искал ему надежных людей и чистил от грязи его башмаки. Он сопровождал его в дальних поездках, и бегал по лавкам, отыскивая нужный бархат для камзола...

Ландо проводил гребнем по волосам и улыбался.

Он прожил счастливую и долгую жизнь. Он пережил трех своих жен, семерых сыновей и четве­рых дочерей. По миру шли его внуки, правнуки и праправнуки.

Он прожил счастливую жизнь.

Старик, продолжая улыбаться, мягко опустился на пол. Рука его, сжимающая гребень, безволь­но обмякла.

В комнату, неслышными шагами пошел Весельчак. Увидев лежащего на полу Ландо, огром­ный сваанец нагнулся, и прижался темной, покрытой уродливыми шрамами, щекой к седым бакенбардам. Из его черных, немигающих глаз потекли горячие слезы. Стоя на коленях, над мертвым телом старого слуги, великан плакал. Долго. Навзрыд. Потом, аккуратно высвободил из пальцев костяной гребень и поднес его к бесформенному носу. Обнюхав гребень со всех сторон, сваанец завернул его в плотную ткань занавеси и сунул себе за пояс. На страшном его изуродованном лице появилась улыбка, от которой пришел бы в ужас самый жуткий джайлларский боров. Он выскочил из комнаты и помчался огромными прыжками внутрь зам­ка, распугивая стражу и ранних слуг.

Он был сваанец. Он чувствовал смерть по запаху. Над Вивленом, пронзительно вереща, взмыла стая, потревоженных чем-то, летучих котов.

71.

Император сидел в своем любимом кресле, на застекленной террасе и задумчиво смотрел как падает снег. Снежинки кружились в безумном танце, свиваясь в причудливые фигуры. Снежинки кружились дразня ветер, замирали на мгновенье, и вновь догоняя друг друга, неслись к далекой земле.

Конрад смотрел на снежинки и вспоминал свой недавний сои. Ему приснилась огромная птица, а может быть, это был зверь. Птица летела над черным, страшным лесом, едва не касаясь кры­лом деревьев. Потом она села и заклекотала жутко и тревожно и превратилась в девушку, нече­ловеческой красоты, с огромными черными глазами и волосами цвета дождливой ночи...