Лезвие

Открыла первую страницу и опустилась на ковер у кровати. Я сидела и рассматривала их. Мне не верилось, что я это вижу. В нем было совсем мало снимков, словно кто-то выбрал самые любимые кадры и сложил в одно место. На самых первых была я. На фоне ночного неба, с развевающимися волосами, я смотрела на "фотографа" взглядом счастливой сумасбродки, у которой за спиной пара невидимых крыльев. В море тоже счастливая я, разбрызгивала воду и улыбалась тому, кто меня фотографировал. Две свадебные: на одной мы держимся за руки и смотрим друг на друга, наши пальцы переплетены, а взгляды… наверное, мы забыли, что нас снимают. А на второй мы целуемся, у меня в руках букет ромашек. И я даже тронула свои губы, их словно слегка засаднило. Максим целовал меня, а моя ладонь касалась его гладко выбритой щеки. Я закрыла глаза, и словно почувствовала сейчас прикосновение его губ наяву. Да, это было. И отрицать бесполезно. На этих кадрах нет лжи… так не лгут. Что-то было не то во всем, что говорил мне Данила Петрович.

На остальных фотографиях — я и дочка.

И я вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы какой-то адской зависти к той женщине на фото с маленькой девочкой на руках. Ведь она была счастлива. Безумно любила. В ее глазах… там было столько радости искренней, настоящей, светящейся. Она целовала ладошки своей дочери, она жалась к своему мужчине всем телом, и он обнимал ее за шею и хохотал, прижимая к себе дочку. И я застыла, и смотрела через хрусталь или через какое-то застывшее пекучее стекло в глазах. Сомнения захлестнули огненной лавой и заставили руку с альбомом задрожать.

Женщина, которую унижали и избивали, не могла так улыбаться, как будто она богиня и у ее ног вся Вселенная. Я захлопнула альбом и вздрогнула. Только сейчас я поняла, что не одна. Максим стоял в нескольких шагах от меня. Я покраснела, вскочила с пола, сунула альбом обратно в ящик. Почувствовала себя воровкой.

— Извини, пожалуйста. Я ничего не брала. Я… я просто посмотрела, я искала… я… О, боже. Прости.

Я повторяла это прости, глядя ему в глаза, а они… они были сейчас какими-то странными.

— Ты плачешь?

— Аааа, нет. Что-то в глаз попало.

Улыбнулась как-то фальшиво от неловкости, не зная, что сказать.

— Дай посмотреть.

— Что?

— Что в глаз попало.

Я неожиданно для себя подошла к нему и подставила лицо, когда обхватил его двумя ладонями, в груди все еще саднило… той самой завистью-болью. Чуть опустил мое нижнее веко, рассматривая глаз.

— Я смотрю на них почти каждый день, и мне тоже что-то попадает в глаз, когда вижу на них "ту" тебя. И ты не должна извиняться — это и твоя комната, и все, что есть здесь, принадлежит точно так же и тебе.

Я вдруг вспомнила, что забыла снять с пальца кольцо. А он его заметил, но ничего не сказал, только крепче сжал мое лицо.

— Ты можешь прийти ко мне и спросить все что угодно. Даю гарантию, что, кроме честного ответа, с тобой больше ничего не случится.

Все видит. Все замечает и обо всем знает. Разве он умеет иначе. Он вообще человек? Отпустил мое лицо и прошел вглубь комнаты. Скинул жакет, бросил на кресло. Подошел к бару — неизменный глоток коньяка, и я вдруг заметила, что он какой-то не такой. Уставший или подавленный. Все тело напряжено как струна. Он даже смотрит на меня иначе… и у меня продолжает саднить внутри.

— У тебя неприятности? — вырвалось само, и он тут же обернулся ко мне, вздернув бровь.

— Это семейные альбомы пробуждают в тебе заботливость жены? Знал бы, давно подсунул бы тебе в комнату.

— Я хочу встретиться с Фаиной. Мне ведь не запрещено общаться с моими родственниками и друзьями?

— Нет. Не запрещено. Завтра я распоряжусь, чтоб тебя отвезли к ней в клинику или домой. Куда скажешь. А сейчас иди спать, уже поздно.

Сказал, как маленькому ребенку, и сел в кресло. Тяжело выдохнул поднес бокал к губам, запрокидывая голову назад. Я топталась у двери. Продолжая смотреть на него, на то, как прикрыл глаза и крутит между пальцами ножку бокала.

— А ведь ты могла бы поговорить со мной, Даша. О чем угодно.

— Не могла…

— Почему? Потому что мне нельзя доверять? Потому что тебе рассказали, какая я тварь и бесчувственное чудовище?

— Я… я видела.

Поднял на меня усталый взгляд.

— Знаешь… когда-то я тоже увидел. Своими глазами увидел. Увидел. Вынес приговор и привел в исполнение. А оказалось, мои проклятые глаза меня обманули.

Он сказал это с такой горечью, что у меня под ребрами как-то странно заболело, и вдруг захотелось подойти к нему. Опуститься на колени у его ног возле кресла, прижать за голову к себе и зарыться пальцами в его непослушные волосы. Я так ясно увидела, как делаю это, что вздрогнула.

— Возможно, мои меня тоже обманывают… мне нужно время рассмотреть.

Сказала тихо и взялась за ручку двери.

— У тебя есть время до "пока смерть не разлучит нас".

Отсалютовал мне бокалом. А я резко открыла дверь и едва вышла за порог, услышала его голос:

— Я соскучился по тебе, Даша… я смертельно по тебе соскучился, и я ломаюсь, слышишь, малыш?