Лгунья

- Что смеешься? - спросил дядя Ксавьер.

Он выгружал из багажника чемоданы.

Я смеялась над собственной шуткой, не предназначенной для чужих ушей. Если бы меня попросили описать "дом", я была бы вынуждена набросать словесный рисунок нашего дома на две семьи на Бирчвуд-роуд в Хенли; но это... Это было именно то, что я понимала под словом "дом", материализовавшийся плод моего воображения. Кульминация целой серии преследовавших меня, начиная с искусственных цветов на улице Франсуа Премьер, забавных знаков, которые, будучи сами по себе незначительными и случайными, безошибочно привели меня - или мне это только казалось, пока я стояла под серебристыми башнями - к этой самой точке. Все это, разумеется, полная чушь, я понимала. И не просто чушь. Хуже. Это была часть некоего сложного оправдания, которое я сварганила, чтобы простить себя за то, что так далеко зашла. Но мысль все равно меня насмешила.

Из открытой двери вышла женщина и остановилась на верхней ступеньке.

- Матильда, - сказал дядя Ксавьер. - Voila. Иди, познакомься с Мари-Кристин.

Не знаю почему, но вероятность присутствия ещё одного лица, с которым придется уживаться и строить отношения, даже не приходила мне в голову. Я была совершенно сбита с толку. Она была в черном, эта женщина. Она долго смотрела на меня без всякого выражения на лице. Я стояла перед ней в парусиновых туфлях со стоптанными пятками, в джинсах, с волосами, забранными резинкой, и чувствовала себя глупее некуда.

- Elle a perdu tout son francais54, - сказал дядя Ксавьер, хихикая над моей беспомощностью. Он подтолкнул меня к ступеням. - Входи, входи, сказал он.

- Мы вам очень рады, - сказала женщина. И внезапно нагнула голову, как ястреб, заметивший движение в траве. До чего глупо было с моей стороны не учесть, что у него может быть жена. - Вы, должно быть, устали, - сказала она по-английски с изящным акцентом и официально поцеловала меня в обе щеки.

- Да, - сказала я. - Устала.

- Тогда позвольте, я провожу вас наверх. Я отвела вам комнату, где когда-то спали ваши родители. Помните?

- Ничего она не помнит, - сказал дядя Ксавьер.

Холл был просторный и скромный, и прохладный, как приветствие этой женщины. Она повела меня вверх по низкой, не покрытой ковром лестнице.

- А где все? - спросил дядя Ксавьер. - Почему не встречают?

Все? Тут ещё кто-то? И сколько же их?

- Я подумала, что Мари-Кристин приедет уставшая, и ей будет трудно сразу со всеми перезнакомиться, - сказала женщина, которую Крис, видимо, называла бы Tante55 Матильда. По-французски она добавила: - Франсуазу я послала в Фижеак, в банк. А Селеста повела детей купаться.

Она открыла тяжелую резную дверь.

- Voila, - сказала она. Комната была громадной, на обоях голубели гигантские, как кочаны капусты, розы.

- Красиво, - сказала я. Действительно красиво. Два высоких окна с эркером смотрели в небольшой сад. На траве стояли два шезлонга. Под одним из них растянулась сонная серая кошка. - Какая красивая комната.

- Чаю? - спросила Tante Матильда.

- Лучше чего-нибудь холодного.

Она кивнула.

- Ванная комната - следующая дверь по коридору. - Она критически оглядела меня. - Отдохнешь перед обедом или предпочитаешь выпить в саду?

- Она должна отдыхать, - сказал дядя Ксавьер. - Ты должна отдыхать. Каждый день. И есть. И толстеть. Мы тебя вылечим.

- В таком случае, - сказала Tante Матильда, - принесу минералки. Или чего-нибудь другого?

- Минералка будет в самый раз.

Она не сводила с меня неподвижных, холодных, тревожных глаз.

Дядя Ксавьер положил чемоданы на маленький обитый сундук в конце кровати.

- Нет, нет и нет, - сказал он. - Побудь здесь, поговори с Мари-Кристин. Я принесу минералку, - он улыбнулся мне. - Только погляди на её глаза, - сказал он Tante Матильде. - Совсем как у матери.

Tante Матильда бросила на него острый взгляд, словно он мышь-полевка, которую она заметила далеко в поле. - Au contraire56, - сказала она. - Я как раз думала о том, насколько она не похожа на родителей.

- Разве ты не замечаешь её сходства с матерью? - Дядя Ксавьер взглянул на неё с удивлением.

- Ни малейшего, - сказала Tante Матильда. - Цвет глаз, волос, черты лица - все другое. - По-французски она сказала жестче: - Ее мать была красивая женщина. И очень глупая.

Я подумала о своей маме, о её мышиного цвета, мелко завитых волосах и беспокойном, вечно усталом лице, и мне стало обидно. Как смеет эта женщина называть её глупой.

- Il faut que je vous dis que je n'ai pas completement oublie mon francais57, - сказала я с негодованием и, скорее всего, с ошибками. А потом вспомнила, что возмущение мое совершенно не обосновано. Они не мою мать обсуждали.

Tante Матильда туманно улыбнулась, словно давая понять, что не стоит и пытаться вникать в то, что я там бубню. Она пробормотала что-то о делах на кухне и вышла.

Дядя Ксавьер откашлялся.

- Не обращай внимания, - сказал он. - Моя сестрица очень чувствительная особа.

Его сестрица?