Лгунья

- Она злится за то, что я не взял её, когда за тобой поехал. - Он протянул ко мне руки. Я заметила в его глазах слезы. Он крепко обнял меня и поцеловал. - Добро пожаловать домой, Мари-Кристин, - сказал он.

СЕРЕДИНА

Когда дядя Ксавьер ушел, я легла поперек кровати, свесив ноги, и долго пялилась на голубые кочаны роз. Меня слишком вымотало путешествие, чтобы думать о вещах более существенных, чем частота повторения рисунка на обоях, и точно ли он подогнан в углах. В голове было пусто. Перед глазами проплывали странные слова и фрагменты бессмысленных картин. Веки защипало, и вскоре бессмыслица начала подчиняться собственной скользкой логике, и я поддалась ей, и позволила глазам закрыться. Бездумие - такой простой, такой соблазнительно легкий путь! Мне это замечательно удается.

Разбудил меня шум детских голосов. Маленькие часы на каминной полке показывали без двадцати пяти семь. Я не представляла, правильно они ли идут. Было жарко, одежда помялась. Во рту пересохло. Мои неудобные парусиновые туфли - парусиновые туфли Крис - валялись на полу, резинка для волос куда-то запропастилась. Я перерыла всю кровать, но она бесследно исчезла. Снаружи, из сада, женский голос раздраженно крикнул: "T'arretes-toi58, Бригам".

Бригам? Какое необычное имя. Я подумала, может, она разговаривает с животным, с собакой, и встала посмотреть. Спряталась за занавеской и поглядела вниз. На выгоревшей траве, в шезлонгах, лежали две девушки. У той, сердитой, были волосы с бронзовым отливом и темные очки.

- Бригам! - недовольно крикнула она, оторвав взгляд от журнала. В двух футах от неё на посыпанной гравием тропинке маленький мальчик подкидывал камни пластмассовой лопаткой. Он ненадолго прервался и посмотрел на неё с высокомерным любопытством, пытаясь угадать, на что она пойдет, чтобы его остановить.

- Je t'ai dit: t'arretes!59

Она произносила его имя на английский манер, с ударением на первом слоге.

В саду было ещё двое детей: мальчик лет семи, носившийся кругами по лужайке, и девочка поменьше с мокрыми волосами, на которой не было ничего кроме штанишек до колен, - она флегматично ездила за ним на пластмассовом трехколесном велосипеде.

Другая девушка лежала спиной ко мне и ладонью загораживала от солнца лицо. Я постояла у окна, наблюдая за ними. Бригам вернулся к прерванному занятию и снова стал подбрасывать гравий. После нескольких бесцельных ударов ему стало скучно. Он набрал горсть камушков и швырнул в направлении лужайки. Один из них попал в щеку флегматичной девочке. Она взвизгнула и бросилась лицом в траву. Бронзоволосая отшвырнула журнал, ухватила Бригама за руку и смачно шлепнула по попе.

Я опустила занавеску и отошла от окна. Что же теперь делать? Идей не было. Чтобы убить время, я попила минералки, которую кто-то оставил на столике у кровати, пока я спала, и спросила себя, стоит ли распаковывать чемоданы. В раскладывании вещей было что-то непоправимо конечное: это означало намерение остаться. До сих пор я нарочно ничего не задумывала наперед, вернее, вообще старалась не думать, если такое возможно. Поэтому я вытряхнула на кровать содержимое меньшего из двух чемоданов и немного повозилась с вещами, разворачивая их и встряхивая. Затем, особо не размышляя, начала вешать одежду в шкаф. Ты же не ждешь, в самом деле, что тебе это безнаказанно сойдет с рук, говорила я себе. Но пока-то сходило. До этого момента. Люди просто из кожи вон лезли, чтобы объяснить мне, кто я такая. И вообще, уклончиво говорила я себе, надолго я тут не останусь; может, на денек-другой; пока не наберусь сил, чтобы снова взвалить на себя груз Маргарет Дэвисон.

Я поглядывала на свое отражение в трюмо, смотрела, как хожу от кровати к шкафу, туда-сюда по дощатому, в пятнах, полу, по колена утопая в тени: худощавая, узколицая женщина, встряхивающая футболки, принадлежавшие Крис Масбу, расставляющая обувь в резной ящик под отделением с вешалками, обувь, которая ей не подходит и никогда не подойдет. Смотрела, как эта женщина натянула кремовый шелковый халатик с дыркой подмышкой и пятном на животе. Смотрела, как она берет бледно-зеленый непромокаемый мешочек для губки и мыла. Выйдя за пределы зеркального пространства, я вновь соединилась с собою. Я стояла, держась за ручку двери, и умирала от страха: вдруг я кого-нибудь встречу по пути из спальни в ванную комнату! Нет, никого не встретила. Не считая серой кошки, приветствовавшей меня со всей неразборчивой любвеобильностью, свойственной эгоистам, коридор был пуст.