Лгунья

К вечеру, после того, как я вручила награды победителям гонки, и уже вовсю шло соревнование по игре в боулинг, и толпа так заполонила городок, что негде было яблоку упасть, Франсуаза тронула меня за рукав.

- Мы едем на часок домой. Переодеться, - сказала она.

Я и не знала, что она тоже здесь. Весь день мы не виделись.

- Во что переодеться? - не поняла я.

- Для танцев.

- А джинсы не подойдут?

- Нельзя же на танцы идти в джинсах.

Мне не хотелось бросать дядю Ксавьера, но напоследок нужно было уделить внимание Франсуазе.

Ксавьер стоял у края площадки, где разыгрывался финал в боулинг болел, подбадривал и давал советы. Прямо слезы на глаза наворачивались, когда я на него смотрела.

- Я съезжу домой вместе со всеми, - сказала я, - переодеться.

- Зачем тебе переодеваться?

- Чтобы быть красивой.

Он расхохотался.

- Но чтоб одна нога здесь, другая там, - велел он.

Я сидела позади Селесты, которая вела "Ситроен". Tante Матильда расположилась на переднем сиденье. Я рассчитывала, как только попадем домой, выкроить минутку, чтобы поговорить с ней наедине, но Селеста, которой наскучили провинциальные развлечения, раздраженно ворчала.

- Не понимаю, почему бы не продать поместье, - жаловалась она. Покупателей-то хоть отбавляй. Купили бы небольшую виллу с бассейном неподалеку от Парижа.

- Если хочешь в Париж, Селеста, - сказала Tante Матильда, - то тебя ведь никто не держит силком, поступай как душе угодно.

- И на что мне жить? - взорвалась Селеста. - Какую работу я найду, когда у меня на руках трое детей?

Я прикусила язычок.

- Меня уже от всего тошнит, - ныла она. - Даже не представляете, как мне это надоело. Мари-Кристин - единственная из вас, кто знает, что значит быть заживо похороненной в этой конюшне, когда привык к большим городам, к столичной жизни.

Я сильно сомневалась, что жизнь в Бирчвуд-роуд в Хэнли можно сравнить со столичной, посему промолчала.

- А мне показалось, Мари-Кристин было сегодня весело, - возразила Tante Матильда.

- Точно, - сказала я.

- Да, но только потому, что она у нас была звездой, - бормотала Селеста, будто меня здесь не было. - Вечно она в центре внимания. Дядя Ксавьер хвастается ею направо и налево. Она-то всегда поступает правильно, так ведь? - она повысила голос. - Не обижайся, Мари-Кристин, но это правда.

- Да я не обижаюсь, что ты, - меня удивило, как, оказывается, сильно её это задевало. - Только тебе все это кажется. Просто мне... мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.

Она фыркнула.

- Козье дерьмо и свинопасы, - с горечью сказала она. - Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.

Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за Tante Матильдой в её комнату, и продолжала уже там. Суть её жалоб сводилась к тому, что жизнь её утекает сквозь пальцы, так почему же никто ничего по этому поводу не делает? Почему никто не спешит её спасать? Мы с Франсуазой молча отправились ко мне в комнату. В порыве великодушия я предложила ей взять вещи Крис, которые не брала с собой.

- Можешь оставить их себе, - сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб. - И вот это попробуй, - я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.

Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У Tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты её добило.

- А ты, я вижу, идешь, - сказала я.

- Ну, танцы-то все-таки будут повеселей велогонки и соревнований в боулинг, - огрызнулась она. - И уж куда интереснее, чем здесь торчать.

Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три-четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана, и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, по форме напоминающие осу, велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавьера. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.

- Потанцуешь со мной? - спросил он.

- Конечно. Когда танцы начнутся.

Он налил мне вина, и мы задумались каждый о своем.

Когда солнце село, и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревьях на фоне оранжевого неба.

- О чем думаешь? - спросил дядя Ксавьер.

Но в этот момент включили праздничные огни, и мир сузился до освещенной фонарями площадки. За деревьями, сверкающими иллюминацией, за нежным свечением окон верхних этажей окружавших площадь домов стеной стояла непроницаемая тьма.