Лгунья

Есть такой тип людей, про них говорят «простой, как 5 копеек». Обычно это подразумевает в первую очередь отсутствие такта, а потом уже искренность. Простоту никто не ценит. Ее ценят в другом случае, когда она выражается в форме: «Будь проще и к тебе потянутся люди». То есть в смысле «не зазнавайся, не умничай, не мути воду». Дерзость имеет некоторые общие корни с простотой, только их отличает один очень важный момент: намерение. Простота – это когда без намерения, по наитию. Дерзость – обдуманный шаг, всегда.

ПОЧЕМУ ЛГУТ ЖУРНАЛИСТЫ?

Это не просто их работа. Они делают мир лучше, то есть в данный конкретный момент – но мир этот часто зависит от сильных мира сего – владельцев телеканалов и т. д.

Просто они не говорят: «президент-дурак встретился с премьер-министром–дурой», даже если это так – они отберут у тех, кто им верит последнюю надежду и испортят им настроение.

Они говорят «глубокоуважаемый профессор и его красавица–жена».

ЛГУТ ЛИ ЖИВОТНЫЕ?

Животное никогда не лжет. Но если оно поживет с человеком, то может выучиться это делать. Например, прикинуться, что к обгрызенной колбасе не имеет никакого отношения.

Мы тоже не лжем животным, мы никогда не скажем им: «я тебе не люблю», «у меня нет на тебя денег», «купи себе еду сам» – как мы говорим своим нерадивым детям. Мы говорим им «эх, барбосик, витаминки будут завтра!».

ЕЩЕ ОДИН РЕЦЕПТ

Творчество. На самом деле лгут и кинозвезды и поп-идолы, но гораздо меньше, и чаще только лишь когда их вынуждают. Главное лекарство от искушения солгать – самовыражение в творчестве, такое, когда тонешь в нем с головой и прежде чем вынырнуть отвечаешь на все вопросы искренне – самому себе, а значит, Богу. Если ты будешь успешным артистом – это значит, что тебе не придется лгать себе, что твоя книга удалась, или твой танец поистине шедевр. Ты просто будешь оценен не только собой, но и другими. Каждому просто необходимо найти выход своей энергии, поэтому нужно творить, и как можно больше, день ото дня.

Модильяни пил и писал одновременно, алкоголь помогал ему забыть бедность, и многочисленные неудачи. Но он никогда не лгал себе. Наверняка.

На самом деле суицид среди творческих людей тоже вещь распространённая, но нужно отдавать себе отчет, что высокая смертность в любой профессии имеет одинаково равные шансы проявиться в той же степени, что и в другой. За исключением шахтеров, альпинистов, сёрфингистов, дайверов, служащих полиции и других видов деятельности, где сам процесс сопряжен с риском для жизни.

Потому что жизненно важные вещи, которых нам так часто не хватает в жизни – это часто что-то недосягаемое, или недопустимое. Кто-то вешается от невозможности стать женщиной, кто-то от одиночества, которое еще более ощутимо под тяжестью славы, а кто-то просто потерял смысл.

И такое бывает.

ВРЕТ ЛИ ХУДОЖНИК?

Способен ли соврать художник в своем произведении? Да, но тогда оно будет исполнено фальшиво. Нам просто необходимо хотя бы иногда что-то создавать, чтобы понять, как искренни и чисты творцы и творческие интеллектуалы! Если художник напишет книгу и в ней будет ложь, а не вымысел – ее никто не станет читать. Ее не выпустит ни одно издательство, он будет порицаем как низкий и недалекий человек. Когда артист берет фальшивую ноту – зал морщится. Это недопустимо, и способность играть «чисто» – переносится на все сферы его жизни.

КРАСИВАЯ ЛОЖЬ

Однажды мне повстречался человек. Его глаза были наполнены любовью, руки могли творить волшебство, но из уст иногда текла такая ложь, что вызывала мой смех!

От таких людей впадаешь в зависимость, они как наркотик. Чем больше ты находишься в их обществе – тем больше тебя тянет быть к ним ближе.

У него были замечательные искренние чистые глаза. Я никогда их не забуду.

И пусть он иногда говорил что-то, выдумывал – когда твой собеседник красив, ты обманываешься с тем редким удовольствием, с каким смотришь плохое кино в хорошей компании. В его голосе всегда была какая-то дрожь, которая делала его еще привлекательнее – наверное потому, что правда давалась ему с трудом. Но он был художник – а значит выходя на сцену всегда говорил правду.

Однако мне так тяжело было смириться, что я в жизни этого прекрасного человека – лишь мгновение, которое пройдет и забудется, что я начала мысленно с ним разговаривать. Поначалу это была игра. Я задавала вопрос, и, представляя его голос, озвучивала ответ, который мог мне понравиться.

Позже игра превратилась в повинность, потому что он начал заговаривать со мной сам.

Иногда мне уже хотелось, чтобы он замолчал, но он продолжал говорить – и когда я теряла дар речи от наглости и самодурства его намерений, переходил к активным действиям.

Так я попала на больничную койку. Острая депрессия и галлюцинации – это был страшный диагноз. Меня успокаивало лишь то, что в разные времена великие люди тоже здесь оказывались: от Высоцкого до Шинед О’Коннор.