Лгунья

Задрожала земля. Дрожь перешла в грохот. Где-то пронесся поезд.

Кира прыгнула в электричку. От быстрого бега стекла вагонов начали перезваниваться.

Забившись в угол и опустив голову, она задремала. И приснилось ей вот что.

Сева достал халтуру — рисунки какой-то странной кухонной мебели. За эту работу он должен получить сто рублей. Он спрашивает ее: «Скажи мне, Кира, есть ли такой дурак, чтобы отказаться от сторублевого заработка!» Она отвечает: «Ты их отдашь старикам!» А он: «И немножко тебе на мороженое. Ты и Сашка, кажется, любите шоколадное!» И она отвечает: «Да».

Во сне она понимает, что он ей сдался, ослабел, стал частью ее… «Ты теперь работаешь на меня? — смеясь, говорит Кира. — А мороженое настоящее? Шоколадное?.. Я тебе кусочек оставила. Вот! Осторожно… Не урони!..»

И вдруг во сне вместо Севы появляется какой-то странный метеорит. Кира вздрагивает от страха и напряжения.

…Качаясь на бегу поезда, она чувствовала сквозь сон, как в сердце ей заползает тоска. Все вокруг грохотало, ломко и звонко.

К небу рванулись комья земли. «Это — лава!» — решила Кира. Сумрак какого-то странного острова переполнился голубоватым свечением. В небе замелькали красные молнии.

Она быстро укрылась в воронке. Наверху, над ней стояло чистое небо. Она даже видела Млечный Путь.

Радость, страсть и, вместе, отчаяние достигли в ней такого сильного напряжения, что она проснулась.

За окном показался тоненький полумесяц. Арки лунного света, ломаясь, лежали на крышах одноэтажных строений. Вагон раскачивало.

ЗАКОН ПРИТЯЖЕНИЯ

— Я слушаю, — сказала трубка.

— Разрешите справиться, не нужен ли Институту дефектологии лаборант?

— Минуточку… Сотрудница, у которой есть единица, вне института. Попробуйте позвонить завтра.

Звонить она больше не стала. На следующий день — пришла в институт.

В кабинете, куда ее провели, сидела женщина лет пятидесяти.

Сочетание тяжелой нижней части лица и лба, широкого и большого, делали эту голову чем-то похожей на голову льва.

— Прошу. Садитесь.

Кира присела на краешек стула, переплетя пальцы, обхватила колени. Ноги, длинные, голые ноги (платье было выше колен), пришлось подобрать под стул.

— Я вас слушаю.

— Мне сказали, что вам нужна лаборантка.

— Нужна. Вы хотели бы поступить непременно к нам?

— Да.

— У вас есть на это свои причины?

— Есть… У вас неважные дефектологи…

— Сколько вам лет?

— Семнадцать.

— Когда окончили школу?

— В этом году.

— Ну что ж… Готовитесь к конкурсному экзамену в педагогический?

— Нет, не готовлюсь. В этом году я не собираюсь держать экзаменов. Решила пойти работать.

— Можно, знаете ли, совместить и то и другое… Извините… Не знаю, как вас величать.

— Зиновьева, Кира Ивановна… Если хотите, вы можете говорить мне «ты».

— Спасибо. Я действительно ищу молодого помощника. У меня уже два заявления. Одна из девушек окончила институт. Другая — студентка третьего курса.

Кира вздохнула.

— Ты не могла бы коротенько мне рассказать, почему твой выбор пал на дефектологию?

— Причина, должно быть, очень смешная… И странная. У меня глухонемой брат. Но когда я сделаюсь дефектологом… В общем, дела будут обстоять иначе.

Пожилая женщина внимательно рассматривала ее. И вдруг улыбнулась…

— Знаешь ли ты о том, уважаемая Кира Ивановна, будущий дефектолог, что ты вовсе не Кира Ивановна, а Мадонна Веласкеза!

— Да. Я знаю.

— Гм… Я бы сказала, скромностью ты не грешишь! Ни скромностью, ни притворством, ни лицемерием.

— С вами я не лицемерка.

— Спасибо… А с кем ты… как бы это… ну, даешь себе, что ли, этот неблагодарный труд?..

— Со всеми! Кроме тех, кого люблю.

— Извини меня за интимный вопрос… Но сколько же их, примерно?..

— Брат Сашка… И, кажется… В общем, еще один человек.

— Этот «один человек», погляжу, — счастливец!

— Нет… Потому что я ему часто лгу. Глаза ученой женщины хохотали.

— Девочка, а отчего ты такая худенькая?

— Я — вегетарианка… Ненавижу рыбу и мясо.

— А икру?

— Не знаю.

Улыбка ученой стала как-то еще отчетливей. Лицо ее выразило нескрываемое расположение.

— Из какой ты семьи?

— Я? Из обыкновенной.

— Превосходно! Что может быть лучше обыкновенной семьи! Но я, знаешь ли, то имею в виду, кем работает твой отец и сколько вас ребятни. Ты и брат?

— Нет. Нас пятеро… Папа — рабочий. Маляр. В общем, художник… У него превосходный вкус.

— Это замечательно, Кира, что у твоего отца отработанный вкус. Твоя мать, должно быть, красивая женщина?

Кира опустила глаза. Потом подняла глаза.

— Нет. Некрасивая. И никогда не была красивой.

— Ах вот оно что! Ты еще в том возрасте, когда дети и матери антагонисты?!

— Что вы! Ведь я вам уже сказала, что мне семнадцать лет.

— Да, да… Я вижу, что ты растешь и что это случай бурного роста… Не чувствуешь ли ты себя утомленной по временам?

— Чувствую. А все надо мной смеются. Все говорят, что я человек с ленцой.

— Напрасно смеются. А что ты читаешь, Кира? Нет ли у нас случайного совпадения вкусов?

— Я читаю вообще порядочно… Больше всего, пожалуй, люблю стихи…

— Да?.. Значит, у тебя, как и у твоего отца, отработанный вкус?.. А кого ты любишь больше всего?..

— Пастернака… Цветаеву… Из молодых — Юнну Гравиц.