Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи

Более того, ведущий исследователь этой проблемы Гэри Мелтон утверждает, что не существует документов и исследований, подтверждающих необходимость подобных реформ. Мы доподлинно не знаем, будет ли ребенок в состоянии предоставить лучшие свидетельские показания в отсутствие обвиняемого, и у нас нет реальных доказательств того, что непосредственный контакт с обвиняемым настолько психологически травмирует каждого ребенка. Фактически он предполагает, что некоторые жертвы смогут пережить своего рода катарсис, когда встретятся лицом к лицу с обидчиком и осознают, что причиненное им зло будет наказано [33].

Существуют и другие процедуры, которые не вступают в противоречие с Конституцией и позволяют ребенку чувствовать себя более комфортно. Ребенок может быть лучше подготовлен к тому, что произойдет в зале суда. Будет полезно привести туда ребенка и объяснить ему роль каждого из участников. Как только ребенок занимает место свидетеля, адвокаты могут просто задавать вопросы, используя понятный для него язык, чтобы выстроить его свидетельские показания. Например, адвокат может узнать, какими словами ребенок обозначает половые органы. Судья может контролировать перекрестный допрос, чтобы не допустить насилия или попыток запутать свидетеля.

В судебном разбирательстве по гражданским делам, где определяются условия опеки или способ защиты ребенка от угрожающего ему родителя, нет ограничений со стороны Конституции, поскольку подзащитный как участник уголовного дела отсутствует. Судьи могут провести неформальные беседы с ребенком, задавая ему вопросы у себя в кабинете, поступая так на свое усмотрение в присутствии адвокатов.

Еще один важный вопрос связан с использованием свидетельских показаний экспертов — психиатров и психологов, которые проводили освидетельствование пострадавшего. Такие свидетельские показания допускаются гораздо чаще в гражданских делах по сравнению с уголовными, поскольку они считаются наносящими вред подзащитному. Есть два вида информации, которую предоставляют эти эксперты: дать заключение о душевном состоянии пострадавшего и прокомментировать детали, адекватно осветить которые жертва не в состоянии; проанализировать поведение ребенка в случаях, когда они могут указать на то, действительно ли он стал жертвой сексуального насилия.

По моему мнению, исключение свидетельства экспертов в отношении достоверности детских показаний или душевного состояния ребенка разумно в уголовных делах. Обвиняемый по уголовному делу имеет право на защиту своих интересов, что до сих пор представляется противоречивым психологам и психиатрам, а также он защищен от вторичных свидетельских показаний о том, что произошло на самом деле.

Гражданские дела, главная задача которых — защитить ребенка от кого-то из родителей или опекуна, — совсем другая ситуация. Судья (а не присяжные) должен получить максимум информации, чтобы защитить ребенка. Экспертам должно быть предоставлено право давать заключение о душевном состоянии ребенка и его психологическом портрете. Но в этот момент свидетельства о том, есть ли в поведении ребенка проявления «синдрома жертвы сексуальных домогательств», можно считать неуместными, поскольку существование такого синдрома не было официально признано наукой.

Будущее

Сейчас мы переживаем кризис, и трудно понять, чем он закончится. Сексуальное насилие по отношению к детям — это, безусловно, критическая ситуация не только для юридической системы и служб по защите детей, но и для всех родителей, которые опасаются, что разгул преступлений сексуального характера может как-то коснуться их детей.

В данный момент у нас больше вопросов, чем ответов. Но вот что удалось установить ученым: