Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Узкий рукав Науэль-Уапи, одного из самых больших аргентинских озер, представляет собой тридцатимильный водный коридор, который подходит к дороге, ведущей на юг через Патагонию. Нас всего на один день задержали в Лагуна-Фриас, но за это время погода испортилась: прояснение оказалось кратковременным, и, когда под свежим ветерком лазурь воды покрылась рябью, я увеличил скорость до четырех узлов в час. Волны набегали на скалистые островки и поднимались все выше; я уже стал посматривать, нельзя ли где-нибудь пристать к берегу, но, куда ни кинь взор, гранитные стены круто спускались в воду. Белые гребешки проносились мимо, и корма поднималась на бегущих волнах. Впереди показался большой лесистый остров с крутыми берегами, и Элен посмотрела на карту.

— По-моему, именно здесь надо менять курс, чтобы повернуть к берегу.

— Быть не может. Мы идем всего два с половиной часа, а до острова, где надо поворачивать, двадцать пять миль. Вспомни-ка, старпом, ведь карта-то дорожная. Она рассчитана на навигацию.

Но когда мы подошли вплотную к острову, я увидел вход в бухту. Элен была права. Я поспешно развернул джип и направил его к усыпанному галькой берегу; ветер бил нам в борт, и машина, тяжело кренясь, вошла в порт. К моменту высадки мы прошли целых тридцать миль меньше чем за три часа. Ветер почти удвоил нашу максимальную скорость. Хорошо, что мы выбрали именно это направление, но каково-то будет в шторм в Магеллановом проливе?

В пятнадцати милях от того места, где мы высадились, находится Сан-Карлос-де-Барилоче — любимый горнолыжный курорт аргентинцев. Дорога, почти на всем протяжении окаймленная лесом, идет по берегу широкой части озера Науэль-Уапи. Темно-фиолетовое, оно вздымалось теперь высокими волнами, точно море. В Барилоче — поселке, состоящем из роскошных отелей и домиков в швейцарском стиле, — мы прожили два дня: после пятидесятимильного рейса по озерам надо было проверить ступицы и сменить смазку в картерах мостов.

Дальше к югу мы выехали ранним утром. По небу неслись облака, и их мягкие тени ложились на щебенчатую дорогу. Высокие кроны деревьев переплетались над головой, и ветви раскачивались на ветру, которому предстояло стать нашим верным спутником на протяжении всего путешествия. По берегам мелких озер сквозь дубовые рощи и сосновые леса мы медленно спускались вниз, и растительность становилась все более скудной. К середине дня мы уже катили по травянистым равнинам Патагонии. Миля за милей мрачного безлюдья; только дождь со снегом хлещет и оседает на ветровом стекле. Ветер становится физической силой, джип качает из стороны в сторону, но даже сквозь свист бури я начинаю замечать, что шум под ногами изменил интонацию. Я пытаюсь не обращать на это внимания. Он стал всего лишь чуточку громче, говорю я себе, и это вполне понятно, ведь «Черепаха» стареет. Элен тоже замечает шум: к этому времени он уже переходит в вой. Я снижаю скорость до десяти миль в час и мечтаю только добраться до ближайшего города Эскеля, который находится в шестидесяти милях южнее. Но через несколько минут скорость падает и сквозь щели пола начинают пробиваться клубы едкого дыма. Я быстро съезжаю на обочину. Никто из нас не произносит ни слова; мы молча снимаем пол, чтобы установить размеры аварии. Когда я узнаю, в чем беда, я просто цепенею. На этот раз вышла из строя раздаточная коробка. Она расположена как раз за коробкой передач, и ремонтировать ее ничуть не легче. Даже будь у меня все необходимое, ремонтировать ее здесь, на дороге, все равно что работать в аэродинамической трубе.

Даже на Аляске я не мог припомнить такого холода, который пронизывал нас в ту ночь и весь следующий день. А ведь в Патагонии была середина лета. Я бы с радостью отдал свое пончо за какую бы то ни было парку. Скорчившись внутри джипа, мы пытались согреться, заведя мотор, но зажигание отказало. Кофе, наверное, могло бы помочь, но ветер задувал нашу ветроустойчивую печку. За двадцать часов до вечера следующего дня ни одна душа не проехала мимо, как вдруг в минуту затишья мне послышался шум мотора. Я выскочил и начал было махать маленькому грузовичку, но этого не потребовалось. Верный неписаным законам Патагонии, шофер уже останавливался. От него мы узнали, что в нескольких милях находится estancia Лелеке.

— Я дотащу вас туда на буксире, — сказал он. — А там спросите сеньора Пьенай.

В конторе усадьбы за столом сидел джентльмен с рыжеватыми волосами и аккуратно подстриженными усиками. Стараясь говорить по-испански как можно лучше, я спросил, нельзя ли видеть сеньора Пьенай. Закутанный в пончо, полузамерзший, я являл собой не очень-то привлекательное зрелище, но затруднение вызвала, видно, не моя внешность, а мой испанский.

— Кого вам? — спросил он хмуро.

— Сеньора Пьенай, — повторил я и рассказал о нашей беде.

Он улыбнулся и ответил на чистейшем английском языке с ирландским акцентом:

— Так вам мистера Пэйна, управляющего. Его сейчас нет. А я Пэт Уилсон, бухгалтер. Войдите и выпейте пока чайку.