Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Пикассо обладал каким-то извращенным чувством юмора — он все время оглядывался и злобно косил на меня глазом, а порой пытался вообще стряхнуть, для чего терся о бока лошади Ивэна. Но особенно привлекали его заборы, он просто обожал скрестись о них боками. Конь прекрасно понимал мою беспомощность и злорадно пользовался этим, а я медленно, но верно обретал уверенность и даже умудрился не свалиться, когда скакал галопом. Беда только в том, что я вовсе не хотел скакать. Идея принадлежала Пикассо.

Когда мы подъехали к стригальному загону, овец уже пригнали из корраля и люди трудились вовсю, освобождая их от руна. Овцы входили в одни ворота, закутанные в свою шерсть, как студенты 1920 года в енотовые шубы. В ворота на противоположном конце они выбегали голые, розовые и растерянные.

Перед самым обедом мы отправились обратно в дом служащих. Я уверенно схватился за гриву на шее Пикассо и закинул ногу на его широкую спину, как это проделал на моих глазах Ивэн. Пикассо тихонько заржал. Я не знал, что эти лошади приучены скакать в корраль галопом, чтобы получить там свою порцию овса, и что Пикассо был существом педантичным. Мало этого, он еще напоминал тех шоферов, которые не выносят, чтобы кто-нибудь их обогнал в воскресенье. И мы понеслись как пуля. Любой кавалерийский конь умер бы со стыда, глядя на нас. Участники конных соревнований в Голливудском парке не поверили бы своим глазам. Дрожи за свои лавры, Эдди Аркаро! Но мы с Пикассо никак не могли согласовать свои действия. Когда он подпрыгивал вверх, я падал вниз, и наше соприкосновение было очень болезненным. Ивэн уверял, что я все время находился в воздухе, но я оспариваю это утверждение. И у меня есть доказательства, что я провел в седле достаточное количество времени, — два кровавых пузыря на корме, каждый величиной с доллар.

Через три дня я достаточно оправился, чтобы рискнуть снова поехать в стригальный загон, — на этот раз чтобы принять участие в утреннем asado пастухов. Вокруг костра, который уже превратился в мерцающие уголья, в землю было воткнуто десять железных столбов в форме вигвама. На каждом столбе висел целый бараний бок, зажаренный до золотистого цвета и истекавший соком, который трещал, капая в огонь. Повар, похожий на яйцо в своих мешковатых bombachas, напоминавших кисейные шаровары гаремных девушек, только не прозрачные, поливал мясо соусом из вина с чесноком. Дразнящий аромат с каждой минутой все больше возбуждал аппетит, и не только у меня одного. Люди подъезжали, привязывали лошадей: к ближайшему столбу и усаживались вокруг костра прямо на землю. На большинстве из них были сапоги гармошкой, bombachas и береты — единственный головной убор, который выдерживал патагонский ветер. К тому времени, когда баранина изжарилась, вокруг сидело уже, наверное, человек тридцать. Откуда-то из недр их широких поясов появились длинные ножи, и каждый отрезал себе большой кусок мяса. Ухватив конец зубами, они сильными ударами с опасностью для собственного носа отсекали кусочки. Через несколько минут вертела уже стояли пустые, и, попробовав это жаркое, я понял, почему в Аргентине на каждого жителя уходит в среднем по четыре фунта мяса в день.

Мы все время ждали, что наконец-то придут запасные части, но каждый день автобус проезжал, не оставляя нам никакой посылки. А потом наступило рождество. И даже патагонским летом подножие Анд к западу от Лелеке покрылось пеленой свежевыпавшего снега. В сочельник мы вместе с остальными служащими обвязали шеи белыми носовыми платками и торжественным маршем направились в кухню, где, прежде чем сесть за приготовленный праздничный стол, выпили яблочного шампанского за здоровье поварихи. Это был веселый праздник с аргентинскими empanadas[39], английским плюм-пудингом и двумя огромными нежными фаршированными индейками. Но за нашей веселостью скрывалась легкая тоска по родине, когда мы вспоминали о прошлом рождестве у нашего камина в Калифорнии.

Понемногу мы с Пикассо нашли общий язык. Дина резвилась с двумя ягнятами, а порой, уступая силе, вынуждена была отдавать часть своего времени ручному ибису, Вечерами, сидя в уютной гостиной, мы листали номера «Панча», и «Блэквуд могэзина» или просто сидели, прихлебывая mate. Никто толком не знает, какими свойствами обладает mate — успокаивает или тонизирует. Единства мнений тут нет, но несомненно одно: это отличный способ проводить время, обычай, полный дружелюбия и покоя, нечто напоминающее курение «трубки мира».