Лягушка Басё

- Понятия не имею. Лягушка еще не п-прыгнула. Ваша задача такая. Держитесь загадочно. Это раз. Когда я буду говорить, сурово кивайте. Это два. И следите за руками. Когда вы чем-то поражены, вы хватаете себя за бороду. Это  три.

Я убрал руки от бороды. Хотя за что еще еврею хвататься, если он удивляется трюкам, которые проделывает жизнь, а жизнь постоянно проделывает с нами такое, что еврею без хватания за бороду никак не обойдешься. Женщина может сказать «ай!» или «ой!», может схватиться за грудь – у них есть.

Но эти свои мысли я оставил при себе и пошел делать, что сказано.

С загадочностью у меня хорошо получилось.

«Это такая новость, вы очень сильно удивитесь, - говорил я всем.  – Только не спрашивайте, это пока что большая тайна».

Десяти минут не прошло, и все уже были как миленькие  в кабинете усопшего.

Фандорин сидел за письменным столом, не поднимая головы и шелестел бумагами, важный, как лорд Дизраэли.

Давайте я вам про кабинет Либера Горалика расскажу. Это был ого-го какой кабинет, прямо генеральный штаб. На стене карта мира, вся в флажочках. В каждую страну, откуда фирма привозила ткани, воткнут флажок: в Англию, Индию, Америку, я знаю? Покойный Горалик любил воображать себя большим магнатом, брест-литовским бароном Ротшильдом.

Последняя пришла мадам Лея и сразу начала шуметь, такая уж это женщина.

- Даже не говорите мне про вашу важную новость! Я сама знаю вашу новость, хоть не изображаю из себя великого сыщика! Вы перестали выдумывать глупости, устроили кое у кого обыск и нашли улику? Так или не так? Потому что если не так, то ищите дальше и не отнимайте у вдовы время. Мне еще заказывать траурное платье.

 -Я бы попросил кое-кого оставить свои гнусные намеки, - вскинулся Кальман, - потому что у меня железное алиби – в отличие от не скажу кого.

- Мне алиби не нужно, - парировала Лея. - Я тут главная пострадавшая, потому что лучше лежать с деревяшкой в груди, чем жить без гроша в кармане! Это убийство меня разорило! 

- Это убийство разорило вас всех, - торжественно объявил тут Фандорин.

Что тут началось!

 - Как всех?! – ахнула Лея. – Почему?!

- Что-что?! – захлопал глазками Кальман.

Нетания присвистнула, чего приличные еврейские барышни не делают.

Стефанович (хотя ему-то с каких жиров разоряться?) вскричал:

- Позвольте, как это?!

Я потянулся к бороде – и отдернул руку, как от раскаленной плиты.

 - Выяснилось обстоятельство, которое придает убийству совсем иной смысл, - продолжил Фандорин, переводя взгляд с одного на другого. -  Оказывается, неделю назад Либер Горалик написал новое завещание. Оно всё меняет. Духовная составлена по всей форме и обладает законной силой.  Но она существует в одном-единственном экземпляре. Убийца узнал об этом и нанес удар, пока документ не зарегистрирован и не скопирован в нотариальной п-палате. Умертвив господина Горалика, преступник попытался найти бумагу – в кабинете видны следы обыска. Однако поиски были неудачны. Зато я з-завещание нашел.

И тут я ухватился-таки за бороду, но слава б-гу никто на меня не глядел. Все смотрели на Фандорина.

- ...Д-документ был спрятан не в столе и не на полках, а прямо на стене, за географической картой. Вот он. Угодно вам послушать, как господин Горалик распорядился своим наследством?

- Ой. Сейчас папочка всех нас неприятно удивит, - прозвенел голосок Нетании.

- Читайте, не томите! – крикнула мадам Горалик.

И Фандорин поднял лист бумаги.

- «Я, Либер Горалик, находясь в трезвом уме и ясной памяти, объявляю в присутствии раввина Менахема Зельмановича свою последнюю волю. Испытывая на себе ненависть своей супруги и страдая от неблагодарности собственных детей, желающих моей скорой смерти, завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество Брест-Литовской синагоге что на Белостокской улице для трат на богоугодные нужды. Членам моей семьи: жене Лее, сыну Кальману и дочери Нетании синагога должна пожизненно выплачивать из этого капитала по сто рублей в месяц, и то им много будет.  Сия моя последняя воля отменяет предыдущее завещание и является окончательной». Число, подпись завещателя и свидетеля – раввина Менахема Зельмановича.

- Крокодил, а не папаша! – вскочила со стула Нетания. - Плакала моя Америка!

- По крайней мере кукиш Кальману! – поднялась и мадам Горалик. Но тут же снова растерянно села. - Хотя как я буду жить на паршивые сто рублей? Видно, придется…

Она не договорила, и ее лицо стало задумчивым. Я подумал, что у Коки Кренделя таки есть шанс на взаимность.

Ясное дело, ужасно разволновался Кальман.

- Какое еще новое завещание?! – кипятился он - Что вы на меня все смотрите? Я понятия не имел… И вообще у меня алиби! Но каков мерзавец Зельманович! Он не сказал мне ни слова! Да полно! Покажите мне документ!

Фандорин спрятал бумагу за спину.

- Чтобы вы порвали или слопали единственный экземпляр? Нет уж. Я вас к завещанию и близко не подпущу. Пусть господин Бразинский посмотрит. Он тут единственное незаинтересованное лицо.

Я подошел, взял листок и ухватился-таки за бороду.

На бумаге было написано одно-единственное слово:  «Эхо».