Лягушка на стене

На берегу стояло с десяток покосившихся домов — старый заброшенный поселок. Щебечущие ласточки залетали через выбитые окна в пустые комнаты с обвалившейся штукатуркой и прогнившими полами. Единственное помещение, годное для жилья, в котором останавливались попавшие на озеро бродяги, было мерзостно, как всякое временное, не имеющее постоянного хозяина пристанище. Оно располагалось в бывшей кухне одного из домов. Окно было наглухо заколочено досками, в полуразвалившейся печке серел конус никогда не выгребавшейся золы, на трехногой кровати лежали неописуемого цвета матрац и лоснящаяся телогрейка. Весь пол был обильно орошен соляром и покрыт толстым слоем пыли с какой-то шерстью, нитками и клочками бумаги. На стене болталась грязноватая страница из журнала «Работница» с фотографией Софи Лорен.

Мы посмотрели на эту мерзость запустения и вышли наружу. Во дворе дома, как бы довершая безрадостный интерьер временного жилья, тоскливо стонали раскачиваемые ветром детские качели. Через болото к лесу шла старая, утонувшая в зарослях багульника узкоколейка. В стороне высилась деревянная вышка, опутанная снизу рыжими кружевами колючей проволоки. На другом берегу озера белела крыша одинокого дома. Там, вероятно, и жил отшельник.

Мы поплыли к нему. Но уже через двести метров чистая вода закончилась; впереди шли сплошные заросли болото-цветника, чилима и кувшинки. Белые и желтые цветы, сидевшие на длинных стебельках, бились о резиновые баллоны «Мистраля» и наматывались на винт. Коля заглушил мотор. Я взялся за весло, но грести было невозможно: гибкие, душистые венки оплетали его, лопатки вязли в илистом дне, и лодка крутилась на месте.

Коля посмотрел на обмотанные цветами весла и начал раздеваться. Наконец он полностью разоблачился, залез в мелкий, чуть выше колена водоем и стал толкать лодку. Я последовал его примеру, и мы вместе, упираясь в деревянный транец[32] «Мистраля», пошли по теплой воде к далекому дому. Его белая крыша, размытая висящим над озером маревом, дрожала, как далекое пламя.

Идти было тяжело: ноги проваливались в мягкий ил. Из-под ступней ползли, щекоча икры, стайки пузырьков. Поэтому мы стали двигаться так: сильно толкали лодку, цеплялись за нее и вытягивали ноги. «Мистраль» по инерции протаскивал нас на несколько метров, а водяные растения пробегали по нашим телам упругими бутонами кувшинок, прохладными листьями болотоцветника и нежнейшими прядями пузырчатки; иногда по телу прокатывался плывущий навстречу эластичный головастик.

Через час мы преодолели озеро. До берега оставалось около сотни метров. Коля отпустил лодку и остановился. Я, не заметив этого, толкнул «Мистраль» вперед и поплыл один, но вскоре спохватился и оглянулся. Мой голый, увитый цветочными гирляндами товарищ стоял как индус, совершающий омовение в Ганге.

В озере неподалеку от берега бродила лосиха. Она щипала побеги водяных растений. Зверь повернул голову, увидел обмотанного цветами Колю, в изумлении открыл рот и замер. На губах животного висели стебли пузырчатки. Лосиха, оценив мужественного Колю, медленно пошла к берегу. С ее намокшей шкуры стекали струйки воды. Какой-то странный звон сопровождал движение лосихи. Зверь прошел через синий прибрежный бордюр цветущих ирисов и легкой рысью, все так же металлически позвякивая, двинулся к лесу и скрылся среди лиственниц.

Мы добрались до двух бревен, олицетворяющих причал, и там оделись. Этот процесс сопровождался звуками скрипки, доносившимися из стоящего у самой воды белого домика. Это было не радио, играл настоящий, «живой» инструмент. Мы переглянулись и подошли к дому. Коля, придерживая на плече ружье, постучал.

Скрипка смолкла, и через некоторое время дверь открылась. На пороге стоял невысокий худощавый дедок с коротко стриженной серебристой бородкой и седыми, зачесанными назад волосами.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич, — произнес Коля имя, которое ему назвал старовер из Ольховки. — Вы, говорят, хорошо знаете, какие птицы на этом острове живут. Орнитологи мы, по птицам то есть специализируемся, из Москвы, это Володя, а я Коля, — наконец представил нас мой товарищ.

— Ну что ж, заходите, орнитологи, — сказал хозяин домика. Мы прошли в прихожую, где у стены почему-то стоял меч с метровым широким выщербленным лезвием и грубой деревянной рукояткой.

— А говорили, что у него никакого оружия нет, — шепнул мне Коля, ставя рядом с мечом свой бокфлинт. — Зачем он ему? От волков отбиваться, что ли?

Вид зазубренного, но не ржавого клинка, до блеска затертой рукоятки свидетельствовал о том, что инструмент часто бывает в деле. Мне на ум пришла мысль, что хозяин аккуратного домика кроме игры на скрипке имеет и еще одно хобби. Например, рубит головы случайным гостям.