Лягушка на стене

С этими словами он дал полный газ и с разгона носом катера вмазал в борт уползающей «Казанки». У нее заглох мотор, а ловкий егерь схватил носовой конец и быстро завязал его на кормовой утке «Амура». После этого он развернул катер, и мы двинулись с буксируемым судном назад, к кордону. Самое удивительное, что два молодых человека не только не протестовали, но еще больше понурились. И, как выяснилось, было от чего.

На берегу нас встречал весь штат кордона, и среди них — самый страшный главный егерь: высокий пузатый краснорожий мужик с таким огромным револьвером, которые можно видеть лишь в фильмах про Дикий Запад.

Пленников выгрузили. Один из них при этом споткнулся и упал на берегу, а наш вежливый возница веслом очень неласково понуждал его подняться, изображая из орудия гребли бильярдный кий и находя соответствующие аналоги на теле арестанта.

— Не хотели мирно разойтись, — сказал страшный егерь, — придется с вами по-другому разговаривать.

И он поднял свой кольт. Коля побледнел. А начальник подошел к трофейной «Казанке» и, расходуя раритетные патроны, добытые, наверно, в историческом музее, несколько раз выстрелил в дно. Лодка стала медленно тонуть.

— Пошли в кутузку, — сказал он пленникам, — а ты, — обратился губернатор кордона к водителю «Амура», — вызови по рации милицию. Пусть приезжают. Скажи — наркоманов поймали.

Соседний поселок, стоящий ниже по течению, с недавнего времени был поражен новомодным недугом: там завелись наркоманы. В заказнике, у самого кордона, с незапамятных времен (то есть с той поры, когда здесь была настоящая деревня) располагался конопляник. Одичавшая «травка» и привлекла любителей зелья. Егеря скашивали ее, сжигали (теперь мы поняли, чем пах дым вчерашнего костра) и еще загодя заворачивали любителей марихуаны прочь от кордона, обращаясь с ними гораздо жестче, чем с «родными» браконьерами. У тех же, кто все же прорывался к чудом сохранившимся росткам, они отнимали лодки и, накостыляв, отпускали на все четыре стороны (до поселка было тридцать километров таежного бездорожья).

Встретившиеся нам наркоманы были наглыми даже по дальневосточным понятиям: они не только не убрались восвояси, но, надрав конопли, ночью прокрались на свою арестованную «Казанку» и попытались скрыться с контрабандным грузом. Поэтому-то их и сдали милиции.

Через час после этих событий мы с Колей все-таки поехали осматривать заказник. А еще через два дня все тот же егерь к вечеру довез нас, все вещи и свернутый «Мистраль» до устьевого поселка, откуда в город ходили рейсовые теплоходы.

Мы с экспедиционным барахлом расположились на дебаркадере. Судно приходило поздно, и у нас было много времени. У самого берега чернело дощатое здание рыбоперерабатывающего цеха. Рабочий день закончился, и пестрые стайки студенток, пригнанных на летнюю трудовую практику, как работницы табачной фабрики в первом акте «Кармен», выходили из ворот. Их дожидались кавалеры, одетые, правда, не так нарядно, как их испанские двойники: в телогрейки, резиновые сапоги и почему-то в вязаные женские шапочки.

На берегу лежали сшитые из тонких досок лодочки, раскрашенные в яркие карнавальные цвета. Дверь стоящего на набережной двухэтажного дома открылась, и из нее вышел молодой человек, одетый иначе, чем другие кавалеры: он был в джинсах, легкой рубашке и модных полуботинках. Он спустился к берегу, закурил сигарету, одной рукой подхватил салатового цвета лодочку, другой взял шест и, сделав несколько шагов до берега, аккуратно опустил игрушечное суденышко на воду. Молодой человек оттолкнулся шестом и поплыл стоя, как гондольер в Венеции. Плыл он недолго — метров двадцать, до ближайшей вешки. Гондольер подцепил привязанный к ней десятиметровый кусок рыболовной сетки, элегантно, не вынимая сигареты изо рта и держа сетку несколько на отлете, чтобы не забрызгать рубашку, перебрал снасть и, небрежно бросив улов — пару горбуш — на дно лодки, так же картинно направился к берегу. Дома его, вероятно, ждали невыключенный магнитофон, все та же бутылка брусничной наливки, студентка и стоящая на газовой плите сковородка, на которой уже было растоплено масло. А навстречу молодому человеку в желтой лодочке плыла к своей сетке пожилая домохозяйка в халате и шлепанцах. Ее дома ждало то же самое, за исключением магнитофона и студентки.

Рыбный колорит чувствовался в поселке повсюду. Запах свежей горбуши, не заглушенный даже мощной отечественной парфюмерией, исходил от гуляющих студенток; стираные нитяные белые перчатки, в которых они обрабатывали рыбу, гирляндами висели на бельевых веревках. По улице явно в гости шел одинокий мужик. В одной руке у него была трехлитровая банка мутной браги, в другой — серо-розовое колесо — поперечный срез огромной калуги.

Вечерело. На широкой, набравшей силу к устью реке медленно двигались темные силуэты катеров, уже высвеченные желтыми, красными и зелеными огнями. Выше по течению остались перекаты, косы, завалы, пороги, странные встречи, удивительные знакомства, туманные рассветы, звездные ночи и темные от ночных костров берега.