Лягушки

Вот куда следовало бежать из-под опеки блистательной дамы. Не околдовывали ли его в Рыцарском зале? Не околдовывали, а уже околдовали. И не здесь, и не сегодня, а четыре века назад.

24

— Ну вот, уважаемый Александр Андреевич, я рассчитываю на десять минут общения, обещанных мне, — Ковригина под руку взял господин Острецов.

Ковригин терпеть не мог прикосновений неблизких к нему людей, особенно мужиков, и, чтобы, соблюдя учтивость, высвободить руку, поинтересовался, можно ли курить в охраняемом государством замке.

— Конечно, конечно! — сказал Острецов и как бы пошутил: — Пожарные разрешают. Раньше здесь табак нюхали, но это — когда? Вот и я достану трубку.

"Я так и предполагал, — подумал Ковригин, — что он благородит с трубкой. Хуже было бы, если бы он вдавливал в ноздри травку…"

— Александр Андреевич, вы оглядели усадьбу и даже спустились к Реке, мне было бы чрезвычайно интересно узнать о ваших наблюдениях. Я предлагаю вам пройти на южный гагаринский балкон, Ну да, Ну да, я знаю, он был срисован архитектором с балкона князя на Тверской…

Курили на балконе. Ковригин курил, а Острецов покуривал. Смотрели на Реку.

Близость Большой Реки волновала Ковригина. Пахло влагами океана, сыростью водорослей и просмолённостью лодок. Плескались крупные рыбы. Буксир тащил баржи навстречу белому трёхпалубному теплоходу, скорее всего, гэдээровских верфей, тридцатилетней, а может, и сорокалетней давности, позже речной флот у нас не пополняли.

— Отец не раз вспоминал о реке. И во мне возбудилось мечтание иметь дом на берегу моря, хотя бы северного, — сказал Ковригин. — Или вот у такой реки.

— И у меня, у меня тоже! — обрадовался Острецов. — И чтобы запахи доносились корабельной смолы. И чтобы проплывали мимо колёсные пароходы, поднимая плицами водяные брызги…

— Но теперь-то у вас всё это есть, — сказал Ковригин. — Не хватает разве колёсных пароходов.

— Будут! Будут и колёсные пароходы! — воодушевился Острецов. — Речной туризм может приносить прибыли не менее отрадные, нежели прокаты блокбастеров. Но для этого надо строить корабли с забавами и комфортами. И построим. Впрочем, всё это баловство…

Отчего-то Острецов вдруг опечалился. Загудел теплоход.

— К поселковой пристани подходит, — вяло сообщил Острецов. — Хотя и прежние хозяева, заводчики и купцы, а потом светские люди при шпагах и в париках, при том, что воротили миллионными делами — лес, пароходства, камские и волжские, металлы, поделочные и драгоценные, тоже были баловниками. Вы оглядели усадьбу и наверняка поняли, что почти все сооружения здесь декоративные, игровые. Стены будто бы от Тобольского кремля, но раза в четыре мельче их, ни для каких сражений не предназначены, откуда здесь могли появиться супостаты? Пушки стояли лишь для приветствий званых гостей. Ради этого и палили в пустоту. А велеть пристать к берегу не имели полномочий. Хотя и были случаи, когда пытались повелеть. По пьяни… Называли свой усадебный дом замком, блажь, конечно… И устройство северного фасада и двора на манер Блуа — тоже блажь… Ушло на это лет восемьдесят…

— Отец мой называл дом именно замком, — сказал Ковригин. — С двумя приятелями облазил его, и его подвалы, и его чердаки, и потайные ходы, и какие-то люки в башнях, и будто бы подземельями сумел выйти к Реке… Он хорошо чертил и набрасывал для меня на бумаге маршруты своих приключений…

Острецов, ощутил Ковригин, напрягся, в его сторону не смотрел, левая рука его вцепилась в парапетный камень балкона, а трубка задёргалась в пальцах правой руки.

— И что же, — сказал, наконец, Острецов, — эти чертёжики хранятся у вас?

— Вряд ли, — сказал Ковригин. — Если только они есть в тетрадях отца, мною не просмотренных. Но, скорее всего, это были фантазии мальчишек, только что прочитавших историю о Квентине Дорварде.

— Я тоже так подумал, — сказал Острецов, успокаиваясь, — небось, пацаны мечтали попасть на фронт, а потому от скуки в непуганой глуши и придумывали рыцарские подвиги с кладами и привидениями…

Он даже рассмеялся.

— Почему же непуганой? — удивился Ковригин. — Отец пережил здесь бомбёжку и ужасы той ночи спились ему потом лет двадцать.

— Журино бомбили? — Острецов будто бы не мог поверить словам Ковригина.

— Да, — сказал Ковригин. — И отец рассказывал, и бабушка подтвердила. Она в эвакуации работала в Турищевской оранжерее. И надо сказать, беженцы не голодали. Зимой случались даже помидоры.

— Оранжерея Турищевых славилась новшествами, — сказал Острецов. — Мы её потихоньку восстановим. И будет в ней райский сад с бананами, лотосами и птицами колибри… Так когда бомбили Журино?