Лягушки

— Какая ещё Каллипига? — насторожился Острецов.

— Потом объясню, — сказал Ковригин. — А нельзя ли на минуту спуститься к аркам?

— Пожалуйста, — сказал Острецов и чуть повернул одну из балясин каменного парапета балкона.

Сдвинулась плита балконного пола, под ней сейчас же возникла лестница, надо полагать, чугунная, из одного семейства с лестницей у Заводского пруда.

— Не моя затея, — будто оправдываясь, произнёс Острецов. — Всё это фантазии и прожекты графа Николая Борисовича Турищева. Но их пришлось оживлять. Хотя систему и смысл фантазий, повторюсь, так и не удалось разгадать… Каллипига… Каллипига… Что же это за Каллипига такая?

А Ковригин уже и не слушал хозяина. Ниш под арками устроили тридцать шесть, и персонажи, оказалось, что и не только мраморные, но и гипсовые, и деревянные, и бронзовые, проживали в них самые разнообразные. Ходил Ковригин мимо них, рот открыв, и мыслей о каких-либо смыслах или системах в нём не могло сейчас возникнуть. Своё состояние он не способен был назвать. Удивление? Недоумение? Восхищение? Нет, решил Ковригин, оценки оставим на потом… В список, составленный графом Николаем Борисовичем для подаркадных ниш, угодили и мифологические личности, причём не обязательно с высот Олимпа, но и из античного сказочного простонародья, и олицетворения стихий природы, и странные божки или зверюги, явно не европейского происхождения…

— Да-а-а… — только и смог пробормотать Ковригин. Острецов, похоже, смотрел сейчас на турищевское собрание глазами Ковригина. То есть будто бы впервые.

— А это что такое? — удивился Ковригин. — Или кто это такой?

Из ниши зло смотрел на него огненно-коричневый зверь, задние лапы расставив в борцовской стойке, передние же — разведя, явно с намерением захватить чего-либо, причём на лапах его чуть ли не шевелились метровой длины когти-крюки.

— Лягушка, — сказал Острецов. — Лягушка, кажется… От ацтеков. Была завезена в Мадрид Кортесом. Никак не вспомню наименование…

А Ковригин вспомнил. Тлальтекугли. Видел, правда, без внимательного рассмотрения, в мифологическом справочнике. Теперь придётся рассмотреть…

— В фонтане же ведут хоровод лягушки совершенно обыкновенные… — задумался Ковригин. — Ага! А вот и наша Каллипига!

К Ковригину поспешил Острецов и был чрезвычайно удивлён увиденным.

— Отчего же она стоит задом к нам?

— Она же — Каллипига! То есть — Прекраснозадая. Как же ей ещё стоять? — воскликнул Ковригин.

— Но раньше она стояла к публике лицом! — разволновался Острецов. — И есть тут несуразность…

— Возможно, лицом к публике она стояла в дневные часы, — принялся размышлять Ковригин, — а ночью, при отсутствии интереса к ней, она ради удобства могла менять позы. В чём же тут несуразность?

— Позы — её дело! Несуразность в другом! Наша Каллипига обязана стоять сейчас на привокзальной площади имени Каменной Бабы. Я же говорил… Она сдана в аренду, и мне за неё заплачено. А она здесь. Дело тут уже в моей репутации. Не козни ли это градоначальника Михеева?..

— У вас ещё и медь пропала, — вспомнил Ковригин. И тут же отругал себя: "Что я вредничаю-то! Что я задираю сильного мира сего?"

— Медь пропала не у меня, а у театра, — Острецов сердито взглянул на Ковригина. — И она нашлась. У вас ещё есть вопросы ко мне?

Вопрос возник сейчас же. В нише слева от Каллипига стоял голый мужик (впрочем, кто в нишах графа Ведищева был не голый?) со свирелью в руке. Ковригину показалось, что мужик подмигнул ему: мол, привет, и не выдавай наших.

— А этот кем у вас числится? — обратился Ковригин к Острецову.

— Этот-то? — Острецов оглядел мужика, сердитость ушла из его глаз, и можно было подумать, что заинтересовавшая гостя личность хозяину приятна, они будто бы друзья, во всяком случае, видимо, отношения у них сложились беззаботно-весёлые. — Этот-то? Это наш шутник и забавник. Пан. А может, Сатир. А может, Силен. Он и сам себя то и дело путает.

Высказав одобрение шутнику и забавнику, Острецов взял и погладил тому мохнатую голову, может, даже позволил себе почесать шерсть возле рожков, вдруг там завелись насекомые. Ковригина не удивили бы ответные проявления чувств существа из кущ и полей под Афинами или Римом (не исключались и Зыкеевы грибные заросли), копытом козлиным, скажем, тот мог затопать и тем самым выразить удовольствие. Но мастер подсветки речного двора был чуток и луч прожектора направил в ниши с Каллипигой и Паном, дав возможность Ковригину понять, что перед ним не замерший мужик и не чучело, а именно мраморное изваяние, разные оттенки камня были, видимо, использованы скульптором для передачи особенностей персонажа.

— Он никуда не пропадал в последние дни? — спросил Ковригин.

— А куда ему пропадать и зачем? — удивился Острецов. — Ему и здесь снятся мозаичные сны. Нет, как стоял здесь, так и стоит.

— Странно, — пробормотал Ковригин. — Странно… Впрочем, что в нашем мире можно было бы посчитать не странным?..

— Чтоб и вам хотелось! — сейчас же услышал Ковригин. И прозвучало это будто бы с греческим акцентом. Или с древне-римским. Хотя различать особенности античных акцентов Ковригин не взялся бы.