Лягушки

— Она ничего не объясняет. Она в коме. Единственно, по дороге в Синежтур она бормотала что-то про каких-то мсье Жакоба и Костика. Вы слышали о них?

— Я не местный, — сказал Ковригин.

— Ну да. Я будто забываю об этом…

— И мне до сих пор не понятен смысл со ставкой на кого-то, — сказал Ковригин. — А я словно бы, поставив на Древеснову, изменил её судьбу и обеспечил ей фарт. Но я не собирался ставить ни на какую Древеснову!

Его слова будто бы не были услышаны Острецовым.

— Где же теперь искать Хмелёву? — спросил Острецов.

— В Москве, — сказал Ковригин.

— Вы так уверенно говорите об этом! — удивился Острецов. — Вы что-то знаете о ней…

— Предполагаю, — Ковригин заговорил менее решительно. — Логика её поступков мне неведома. Но если её не оказалось в Журине, то, стало быть, она должна быть в Москве. Это — не знание. Это — интуиция. Это — догадка, какая может и рассыпаться. Если бы Хмелёва отыскалась у вас, тому бы нашлись объяснения. Пусть и самые странные. Но находка Древесновой догадки превращает в загадки. Впрочем, вам, возможно, понятны смыслы появления Древесновой…

— Если бы… — вздохнул Острецов и, испросив у хозяина номера разрешения, раскурил трубку.

— Написать в журнал о синежтурских подносах, — сказал Ковригин, — я попрошу кого-нибудь из местных. Веру Алексеевну Антонову, например, она человек толковый…

— Разумная мысль, — сказал Острецов. — Бывают и неразумные… Между прочим, краевед Уколов и специалист Питсбург от заслуженных ими денег не отказались.

— Их дело, — сказал Ковригин. — Кстати, ваш Питсбург такой же специалист и Питсбург, как Бе. Моисеев — танцор и певец. Наведите о нём справки. Словарный запас его совершенно не соответствует легенде о его фокусах. Да и фокусов в подземелье он никаких не совершил, был беспомощен.

— Но вход-то в замок он отворил, — заметил Острецов.

— Отворил его я, — сказал Ковригин. — Пусть и мысленно. Увидел выцарапанное "Открыть не смогли", вспомнил все наши усилия, сообразил, что мы не успели или не догадались попробовать, и указал Питсбургу на замковый камень.

— Опять, Александр Андреевич, вы произнесли "мы"! Случилось слияние вас с вашим отцом! Случилось ведь, а?

— Если и случилось, то вышло оно болезненным, с потратой чувств и энергий. И оно могло произойти лишь с близким мне человеком. В личностях других мне поселиться не дано. Натуры той же Марины Мнишек или Петровой сестры Софьи Алексеевны могут мне лишь приоткрыться, да и то не с помощью ясновидения или телепатии, а моими способностями к догадкам. Или действиями моей фантазии. Порой — и "по аналогии".

— Вы будете писать пьесу о Софье? — спросил Острецов. — Для кого, если не секрет? Для Елены Михайловны Хмелёвой? Или для самой…

— Ни для той, ни для другой, — помрачнел Ковригин. — Для себя… А скорее всего, и не буду…

— Где всё же теперь Хмелёва и что с ней? — сказал Острецов.

— Вы уже пытались гадать об этом, — сказал Ковригин. — Повторюсь: в Москве. А что с ней? Не знаю. Затаилась и что-то выжидает. Здесь её не оказалось, что меня удивило лишь отчасти. Удивило меня присутствие Древесновой. Есть одно предположение, но оно до того мне противно, что я не желаю его высказывать.

— В Москве, — сказал Острецов, — вы станете её разыскивать?

— Нет, — сказал Ковригин. — Не стану. Если бы я ей был нужен, она бы меня нашла. К тому же я ей теперь не доверяю. А хмель умиления ею истёк в воздухи. И я, опытный человек, порой — циник, сейчас удивляюсь: как это я втянулся в столь сомнительное и опасное для меня предприятие.

— Я был опасен для вас? — спросил Острецов.

— Да, — сказал Ковригин, — ещё несколько дней назад вы готовы были меня истребить.

— Вы правы, — кивнул Острецов. — Вчера меня спросила об этом же Наталья Борисовна Свиридова.

— Очень трогательно, — сказал Ковригин.

— И не только спросила, но и пальчиком пригрозила. Наивная женщина. Хотя могу только позавидовать вам. Я её успокоил. После высвобождения Древесновой никаких мстительных чувств у меня к вам нет. Значит, Хмелёва в Москве, — и Острецов высыпал пепел из трубки в пепельницу.

— Предполагаю, — сказал Ковригин. — И предполагаю, что вы знаете об этом лучше меня. Доверия у меня нет не только к Хмелёвой, но и к вам, Мстислав Фёдорович. Ну, Хмелёва — ладно, в ней могли взыграть блажи актёрки… Но вы-то… Слышал, увольняете архитектора и консультантов проекта восстановления замка. При этом укоряете себя простодушием. Позвольте вам не поверить. Владелец домен, плавильных цехов, конвейеров с машинами на гусеничном ходу и прочего, даже и получивший их по наследству или противо воли, не может быть простодушным, он расчётливее новейших компьютеров.

— Ещё он, естественно, и злодей, — вставил Острецов. — Но неужели и в любви он не способен быть простодушным или ослеплённым?

— Насчёт любви не знаю, — сказал Ковригин. — В любви, может, и да. Но не в делах.