Лягушки

От нашей деревни до здравпункта десять ли пути. Поначалу я шел быстрым шагом, чтобы доставить мясо еще не остывшим. Но через некоторое время ноги отяжелели, в животе забурлило, выступил холодный пот и закружилась голова. Мучил голод, даром, что утром съел пару чашек жидкой каши на корешках. А тут еще из-под упаковки вырвался ароматный дух крольчатины. Во мне спорили, боролись два «я». Один говорил: «Ну съешь кусочек, всего один». – «Нет, – восставал другой, – надо быть честным мальчиком, слушаться маму». Несколько раз рука так и порывалась открыть упаковку, но передо мной вдруг возникало выражение матушкиных глаз. По обеим сторонам дороги, что вела из деревни к здравпункту, был насажен тутовник. Листья давно оборваны голодными людьми, я сорвал прутик, пожевал: такой горький и терпкий, что проглотить невозможно. Но тут я заметил на стволе только что вылупившуюся цикаду, зеленовато-желтую, с еще не высохшими крыльями. Обрадованный, я отбросил прутик, схватил цикаду и, недолго думая, запихнул в рот. Цикада у нас считается деликатесом, первоклассным тонизирующим средством, но, прежде чем есть, ее нужно поджарить. Я слопал ее сырую, не было у меня ни огня, ни времени. На вкус живая цикада оказалась превосходной, к тому же я считал, что по питательности она выше, чем жареная. Так я и шагал, осматривая деревья по обочинам. Ни одной цикады больше не нашел, зато заметил цветную листовку с прекрасным качеством печати. На ней сияющий свежестью и здоровьем мужчина обнимал красивую, как небесная фея, женщину. Надпись внизу поясняла: «Летчик коммунистических бандитов Ван Сяоти оставил свои заблуждения и встал на праведный путь. Ему присвоено звание майора национальных вооруженных сил и вручено вознаграждение в размере пяти тысяч лянов золотом, а его красавицей-спутницей стала знаменитая певица Тао Лили». Я забыл про голод и в необъяснимом возбуждении чуть не издал громкий крик. В школе я слышал о том, что гоминьдановцы запускают в нашу сторону воздушные шары с реакционными листовками, но не ожидал, что сам обнаружу такую, не думал, что они такие красивые и что, признаться, женщина на фотографии действительно обворожительнее тетушки.

Когда я вбежал в гинекологическое отделение здравпункта, тетушка как раз бранилась с этой Хуан – очки в черной оправе, ястребиный нос крючком, тонкие губы, изо рта выпирают багровые десны. Потом тетушка не раз говорила нам, что лучше холостяком остаться, чем взять в жены женщину, у которой при разговоре выпирают десны. От мрачного взгляда Хуан по спине пробежал холодок.

– Ты кто такая, как ты смеешь указывать мне? – услышал я ее голос. – Я уже в мединституте училась, когда ты в детских штанишках бегала!

Тетушка без особых церемоний платила ей той же монетой:

– Ну да, я знаю, что ты, Хуан Цюя, дочка капиталиста, знаю и то, что ты была первой красавицей мединститута. Может, ты еще и флажком махала, приветствуя входящих в город японских дьяволов? Наверное, еще и к японским офицерам щечкой прижималась на танцах? Ты вот с японской солдатней танцы танцевала, я в это время в Пинду состязалась с японским командующим в уме и смелости!

– Это кто-нибудь видел? – холодно усмехнулась та. – Кто-нибудь видел, как ты состязалась с японским командующим в уме и смелости?

– Это осталось в истории, родина тому свидетель.

Мне ну никак не надо было появляться в этот момент и передавать эту красочно оформленную листовку в руки тетушки.

– Ты чего примчался? – раздраженно спросила она. – Это что такое?

– Реакционная листовка, гоминьдановская реакционная листовка! – выпалил я хриплым и дрожащим от волнения голосом.

Тетушка сначала глянула одним глазом, но я увидел, как она содрогнулась всем телом, словно пораженная током. Глаза у нее расширились, лицо побледнело. Она отбросила эту листовку как змею, нет, как лягушку.

Потом ее вдруг осенило, она хотела поднять листовку, но было уже поздно.

Листовку подняла Хуан Цюя, пробежала глазами и воззрилась на тетушку. Еще раз глянула на листовку, в спрятанных за толстыми стеклами очков глазах вдруг загорелся дьявольский огонек, и она издала презрительный смешок. Тетушка рванулась вперед, чтобы выхватить листовку, но Хуан Цюя крутнулась в сторону. Тетушка вцепилась ей в халат и крикнула:

– Отдай!

Хуан Цюя дернулась, и халат с треском порвался, обнажив белую, как у лягушки, кожу на спине.

– Отдай!

Хуан повернулась, держа руку с листовкой за спиной, задрожала всем телом и стала пятиться к дверям.

– Отдать тебе? – с мрачным удовлетворением хмыкнула она. – Тебе, подлой шпионке! Любовнице предателя! Дешевке, с предателем спутавшейся! Что страшно стало? Наверное, не будешь больше предлагать свое вонючее «сирота пламенного революционера»?

Тетушка бросилась к ней как безумная.

Хуан Цюя припустила бегом по коридору с пронзительными воплями:

– Шпионку поймали! Шпионку поймали!