Лягушки

Почему Башню – в разговорах и даже в маршрутной схеме с чередой остановок в троллейбусе – именовали «Маринкиной башней», Ковригин разъяснений пока не нашёл. Может, в Синежтуре процветала или страдала своя Марина. И вообще не исключалось, что каждый порядочный город был обязан иметь свою башню с памятью о страданиях красавиц местного или планетарного сияния. Скажем, в Баку туристов водили к Девичьей башне с жуткой историей, а в Казани – к башне Суюмбюке. Помнится, что и в Тобольске Ковригину рассказывали о сверкающей княжне Сузге, сидевшей в деревянной башне над Иртышом и не пожелавшей изменить своему народу, легенда о ней побудила тобольского учителя Ершова сочинить поэму о благородной сибирячке…

Синежтурская башня стояла между ампирным храмом и трехэтажным зданием неопределённого возраста. Исследовано оно было плохо, известно было, что купцы, потом заводчики, потом бароны и даже графы Турищевы намеревались строить именно здесь свой городской дом, но близость вонючих труб заставила отказаться от затеи. Поставили у Плотины училище для ребятишек, становившихся тут мастерами, чьи работы увозили потом для украшения Питера и его восхитительных пригородов. Здание строили при Александре Первом Блистательном, но сейчас оно походило на школу тридцатых годов прошлого столетия, только что окна были поуже. А Ковригин знал, что и нынче здесь процветало художественное училище, даже и с кафедрой живописи, в южном же боку дома, ближе к Плотине, работал и музей «Самородки и самоцветы».

Выяснилось, что и моржовая кость присутствовала (чаще на зелёных бархатах) среди самородков и самоцветов. И были увидены Ковригиным два предмета, сразу же отнесённых его испорченным книгами сознанием к редкому ряду людских творений – костяным пороховницам.

Редкому! Именно редкому!

Ни с того ни с сего вспомнилась фраза, услышанная сегодня в номере гостиницы от комментатора Кваквадзе: «Он сейчас забил гол самой редкой частью своего тела – головой!»

При чём тут комментатор Кваквадзе? При чём тут самая редкая часть тела футболиста Лоськова?

Ну да. Пороховницы. Впрочем, в витринах музея пороховницами они не назывались. Было выведено: «Изделие косторезов синежтурской школы. Моржовая кость».

Одно из изделий имело картинку с явно восточным сюжетом. Причём не гонялись на ней за моржом эскимосы. Сидел чиновник-мандарин под опахалом, а четыре прекрасные девушки на фоне гор с туманами подавали ему блюдо с фруктами. («А где порох-то изобрели? – возрадовался Ковригин. – То-то и оно!») Второе же изделие, якобы тоже не пороховница, было аттестовано выполненным в конце восемнадцатого века и происходящим из Дома отдыха обозостроителей «Журино». При разглядывании его Ковригин по детской привычке стал ущипывать себе щёку («Не снится ли ему?»). Рисунок на моржовой кости походил на рисунок пороховницы семейства Чибиковых!

«Так, – сказал себе Ковригин, – никуда я завтра из Синежтура не уеду, дамские капризы и фантазии я уже наобслуживал! И хватит!»

При этих его установлениях и при восторженных восклицаниях экскурсовода была введена в зал стая восточных людей, скорее всего китайцев, но может, всё-таки и сингапурцев, энергия вновь приведённых к поделкам синежтурских умельцев и мастеров была совершенно тайфунная, и Ковригина завертело, оттеснило от стеклянной витрины с пороховницей, якобы с пороховницей, якобы, в воображении Ковригина, имевшей отношение к царевне Софье Алексеевне, вознесло в предпотолочье, нагло ударило затылком о музейный потолок, и Ковригин, даже и без услуг троллейбусов, оказался в своём гостиничном номере.

Что-то в нём ещё сопротивлялось воздействиям тайфуна и размышляло о необходимости изучить изделия местных косторезов, но и самому Ковригину вскоре стало ясно: моржовые бивни – моржовыми бивнями, а он до судорог в теле голоден и обязан перед своим же организмом забыть о явлениях культуры и случаях истории и сейчас же отправиться в ресторан «Лягушки».

Встречен он был ответственным гарсоном-консультантом Дантоном-Гариком Саркисяном.

– А как вас по отчеству? – спросил Ковригин. – А то неудобно как-то…

– Отца моего звали Амадей-Гарик, – сказал Саркисян. – Меня же прошу называть просто гарсоном.

– Хорошо, – кивнул Ковригин.

– Наслышаны, наслышаны! Поздравляем! – заявил гарсон. – Явление культуры! Готовы принять вас со вниманием высшей степени. Жаль, что Костик нынче в запределье, но высказано пожелание вас ублажить. Какие ваши аппетиты?

– Горячие пирожки! – выпалил Ковригин.

– Какие именно горячие пирожки?

– А те самые горячие пирожки! – заявил Ковригин чуть ли не капризно. – И желательно, чтобы без чёрных вуалей!

– Ах, вы про эти горячие пирожки! – гарсон, похоже, успокоился. – Эти-то пожалуйста. Но полагаю, что вы знакомы с правилами шахматной игры?

– Был чемпионом пятого класса, – сказал Ковригин, – как ходит конь и как слон, помню.

– Вас допустили бы, – гарсон сотворил почтительный полупоклон, – даже если бы вы не были чемпионом пятого класса. А при чемпионстве-то, что уж и говорить… Вы сразу пойдёте в шахматный отсек или прежде откушаете?