Лягушки (отрывки)

Аристофан Лягушки (отрывки)

[Комедия «Лягушки»,[1] поставленная на сцене в 405 г. до н. э. и принесшая автору первую награду, замечательна своим агоном — спором о поэтическом искусстве — Эсхила и Еврипида. После смерти Еврипида и Софокла Дионис, бог театра, обеспокоенный тем, что теперь пишут трагедии «пустоцветы и болтуны, заливающиеся, как ласточки», одевается в костюм Геракла и вместе со своим рабом спускается в подземное царство. «Он нуждается в настоящем поэте», которого можно было бы вернуть на землю. А в подземном царстве, оказывается, идет драка из-за первенства между Эсхилом и Еврипидом. Сначала первое место рядом с богом Плутоном занял Эсхил, но Еврипид согнал его, собрав вокруг себя «воров, отцеубийц, громил», признавших его, а не Эсхила первым поэтом. Это заставляет Плутона устроить суд об искусстве Эсхила и Евригшда; судьей приглашается Дионис, играющий одновременно роль шута. Спор решается грубо материально: на больших весах взвешивается искусство того и другого поэта: тяж елее оказываются стихи Эсхила; его Дионис и решает вернуть на землю.]

Хор[2]

Да и мы от вас, людей разумных,
Песни складные желаем слушать.
Начинайте, мужи, состязанье.
Ведь ожесточен язык ваш страшно,
₉₀₅ У обоих есть большая храбрость,
Да и ум ваш изощрен прекрасно.
Потому-то ожидать нам нужно,
Что один[3] изящные словечки
Скажет, точно выточив их тонко,
₉₁₀ А другой,[4] слова с корнями вместе
Вырывая, бросится и сразу
Эту массу слов его рассеет.
Скорей, однако, приступайте к спору, но смотрите,
Изящно говорите, да притом без аллегорий;
₉₁₅ Не говорите также и того, что каждый может.[5]

Еврипид

Каков я сам в поэзии, скажу в конце об этом;
Сначала же его изобличу, что он обманщик,
Хвастун был; я скажу, как он всех зрителей морочил,
Которых глупыми из Фриниховых[6] рук он принял.
₉₂₀ Сначала ведь посадит он закутанную личность,
Ахилла иль Ниобу,[7] и лица их не увидишь;
Сидят, чтоб только вид был; даже звука их не слышишь.

Дионис

Ты верно говоришь.

Еврипид

А хор, ногою выбивая,
Бывало, пел четыре сряду песни; те ж молчали.

Дионис

₉₂₅ А я был рад тому молчанью, и оно не меньше
Приятно было мне, чем болтовня[8] теперь такая.

Еврипид

А потому, что глуп ты был, поверь.

Дионис

Пожалуй, верно.
Зачем же этот делал так?

Еврипид

А публику морочил.
Чтоб она сидела и ждала, когда-то скажет
₉₃₀ Ниоба что-нибудь; трагедия меж тем кончалась.

Дионис

Ах он злодей! Так сколько раз меня он надувал так!
Что ж сердишься и мечешься ты?

Еврипид

Я изобличаю
Его за то. Потом, когда он проболтает это,
А действие дойдет да половины, тут он скажет
₉₃₅ Вдруг с дюжину громадных слов, с султанами и гривой
Чудовищ страшных,[9] так, что зрители не понимали.

Эсхил

Несчастный я!

Дионис

Молчи!

Еврипид

А ясного совсем ни слова.

Дионис

Ты зубы не точи.

Еврипид

А говорил он — все Скамандры
Иль только рвы да орло-грифы на щитах из меди,
₉₄₀ Реченья с конную скалу, что и понять-то трудно.[10]

Дионис

По крайней мере я, клянусь, всю долгу ночь однажды
Не спал, все думал: «рыжий конь-петух» какая птица?[11]

Эсхил

Невежда! Это было писано как украшенье
На кораблях.

Дионис

Я ж думал, Эриксид, сын Филоксена.[12]

Еврипид

₉₄₅ А разве выставлять в трагедии необходимо
И петуха?