Лягушонок на асфальте (сборник)

оказывались за отцовскими пейзажами, написанными гуашью, в ящиках кухонной горки.

Мать устраивала Тамаре п р о ч у х о н к и , клеймила неряхой. В ту пору Вячеслав заметил

за собой, что вспышку нежности к Тамаре, когда не заставал ее дома, могла вызвать любая

ее вещь, а то и особенность вещи: шубка искусственного меха, с рисунком «под ягуара»,

синий зимородок на апельсинового цвета платке, лаковые сапожки с голенищами выше

колен, дымчатый пушок на шлепанцах. Со стыдом и замиранием в груди он зыркал на ее

лифчики, рубашонки, купальнички. Тамарина мать, прежде чем провести Славу в комнату

неряхи-растеряхи, пробегала мимо дивана, кресел, батарей парового отопления, собирая

белье. Как-то она, уверенная, что Слава не слышит, укоряла Тамару в прихожке:

- Всегда поразвесишь «флаги»... Есть тайны туалета, секреты косметики... Ни твой

отец, ни Перевозчиков, ни мой папа не видели моего белья.

- А мне, мамочка, нравится. Старо, старо. Условности. Не свободный человек, а

линеечник. Ать-два по одной доске, ни сантиметра в сторону.

Тамара была десятиклассницей, когда отец привез ей из Киева французскую грацию.

Обычно Тамара находила предлог или уловку для демонстрации обновы. Тем летом в

городе была мода на хула-хуп, поэтому в спортивных магазинах нельзя было купить его.

Тамарина мама заказала кольцо какому-то благодарному ей легочнику, работавшему на

метизном заводе, и вскоре он доставил им на квартиру три хула-хупа: медный,

дюралюминиевый, стальной в пластмассовой оболочке. Одно из колец Тамара хотела

подарить Вячеславу, но он отказался: презирал повальные увлечения. Она обиделась, с

ноткой мстительности пообещала, что будет крутить одна сразу все три хула-хупа.

Вячеслав пожелал ей успеха, но усомнился в том, что она сумеет вращать вокруг себя

сразу три кольца. Не в чем-нибудь, именно в грации, французской, кружевной, шоколадно-

коричневой, она показывала, как крутит все три кольца. Стальное, в пластмассовой

оболочке кольцо летало по гладким икрам, медное как бы обтачивало талию,

дюралюминиевое вращалось то по ключицам, то снижалось на грудь. От восторга

Вячеслав скалил зубы, по-бесенячьи подскакивал на диване. При этом он не переставал

замечать, какая довольная сосредоточенность в ее лице, как весело вьется тело среди

мелькания обручей, как разжигает его пританцовывающее скольжение босых ступней. С

каждым новым подскоком в нем нарастала радостная алчность. Он бросился к Тамаре,

ушибся о кольца, они сгрохали на деревянный пол, она обозвала его зверем, он опомнился

и удрал.

Потом долго Тамара представлялась Вячеславу сквозь скрытные желания.

Коричневым веретеном она вращалась среди золотого сияния обручей. Этого не было

наяву, по виделось Вячеславу, как и то, чего не приметил, когда она демонстрировала

французскую грацию: высокую шею над впадинками ключиц, прогибы талии, как у

испанок, танцующих малагуэнью, квадраты коленных чашечек.

Видения эти, обычно невольные, Вячеслав вызывал и по воле желания, чаще всего на

скучных уроках, и снова испытывал мучительное наслаждение и мечтал, чтобы Тамара

опять придумала что-нибудь и в ы с т у п и л а бы перед ним.

В горнице, начав ревнивый сыск, он тотчас зацепил взглядом цветастую комбинацию,

небрежно брошенную на спинку стула, поверх комбинации мерцали сквозные трусики.

«Развесила «флаги»! - подумал Вячеслав.

Рюкзак и энцефалитку он швырнул под лавочку. Зачехленную двустволку собрался

бросить на энцефалитку, да передумал: «Авось пригодится». Во дворе осудил себя за

черное злорадство, а через миг взбеленился на то, что пробовал смягчить себя:

«Размедузился, вегетарианская твоя душонка!»

Дверь квакала, как только ее растворяли, и старуха услышала, что он выскочил из

сеней, и посоветовала, ежели не застал постоялицу, идти огородами в околок - по околку

или дальше, в ракитниках, шастает его болезная женушка.

Была секунда перед плетеной дверкой в огород, когда на ум Вячеславу пришло

благоразумное решение вернуться восвояси. От этого решения ему стало отрадно, вольно,

словно он находился в плену, под угрозой смерти, и вот - свободен.

Но машинальное движение руки с легкой простотой победило благоразумие

Вячеслава. Рука взяла да потянулась к вертушке, пальцы взяли да повернули вертушку,

дверка поехала на него, он отступил и шагнул в огород, где лоснились капустные кочаны,

янтарно желтели ряды табака, пышная дыбилась ботва моркови, высился над ними мак с

голубыми еще коробочками.

Дальше была другая плетеная дверка. Она открывалась на картофельную делянку, по

краям уставленную подсолнухами. Подсолнухи созрели, поникли головами. Воробьи,

лакомясь подсолнухами, так изловчились взлетывать с межи, что, прежде чем выклюнуть

семечко, опрокидывались на спину. Но охота за семечками не всем из них удавалась, и они