Читаем Лягушонок на асфальте (сборник) полностью

секретер, а на стенах висели огромные фотопейзажи с деревьями и реками. И

совсем она не походила на бывшую миллионершу. Разве что халат на ней был

очень дорогой: из какой-то эластичной ткани с нежными розовыми, как у

шиповника, цветами.

Рано утром Машу разбудила Лиза. Из-за Лизы выглядывал суровый

Игорешка. Лицо у Лизы осунулось, поблекло. Должно быть, не спала ночь. Лиза

отдала Маше ключи, умоляла ее не дурить. Маша оделась и украдкой

выскользнула из квартиры. Возвратилась на улицу Верещагина. Вспомнила

родной Железнодольск. Он представлялся ей как что-то давнее, однажды

виденное и нечетко осевшее в памяти. Это обеспокоило ее. Но еще сильней

встревожило то, что и мать, и учительница Татьяна Петровна, и Митька

Калганов казались какими-то призрачно-зыбкими пятнами, словно никого из

них уже не было на свете.

В комнатах была чистота. Убрала, конечно, Лиза, пока они вчера ужинали на

дебаркадере.

Дома уборка квартиры лежала на Маше. Сейчас бы она уже возила тряпкой

по полу, чтобы отчим не цеплялся к ней за завтраком и не обзывал грязнулей.

Очень это было непривычно, что чистоту в комнатах навел кто-то другой, и в

сердце Маши из-за случайной праздности возникло чувство вины.

Она пересилила эту непрошеную вину: безделье ее гостевое, законное. И

весело вспомнила, как Владьку корежило ее вопросничество.

«Тютя ты тютя! Слишком культурно ты рассуждаешь. Мама с папой

служащие. Какие-нибудь экономисты-финансисты сюсюкают: «Владичка-

гладичка...» Вот ты и сделался тютей. А я жизнерадостная. И хочу быть

выдумщицей. И хочу задавать вопросы. А ты влюбишься в меня. И будешь

ходить за мной, а я буду подсмеиваться над тобой».

От избытка чувств она попрыгала по комнате, проверяя, нет ли в углах

паутины. Потом поставила варить картошку в мундире. Ничего вкусней все-таки

нет. Та же осетрина на вертеле быстро надоест, а картошка в мундире - никогда.

Сегодня не завтрак - объедение: к картошке стрелки лука, холодное молоко,

черный хлеб.

Накрывая на стол, она пела «Аве, Мария», подражая Робертино Лоретти. В

квартиру вошел отец и замер. Маша будто не слыхала, что он пришел, стала петь

громче: пусть слушает. Он долго оставался в прихожей после того, как она

кончила петь и сливала из кастрюли зеленоватую, терпко парящую воду.

В кухне он сказал ей, что его мать была песельницей и способность у Маши,

стало быть, от нее, от бабушки.

Озабочен, даже словно бы пришиблен.

Он сказал, что встретил Колю Колича в подъезде. Коля Колич ходил в

подвальчик выпить пива. Туда же ходил отметиться машинист двересъемочной

машины с их блока коксовых печей, отработавший ночную смену. Он и сообщил

Коле Количу, что старший мастер Трайно, временно исполняющий обязанности

начальника блока, сорвал утром со стенда стенную газету.

Корабельников с неприязнью относился к Трайно, потому что больше всего,

подобно своим товарищам, почитал в человеческих отношениях правду,

непреднамеренность в поступках, скромность. Трайно же скрытничал, хитрил.

Важничая, он высоко драл голову, поворачивал ее вместе с туловищем.

Изображал перед собеседником, будто бы он сосредоточенно мыслит.

Вчера на пути к морю Корабельников пообещал сводить Машу в

краеведческий музей. После встречи с Колей Количем он раздумал идти в музей.

Отказаться от обещания стеснялся. В кои-то лета свиделся с дочкой и вдруг

уйдет в цех, оставив ее на собственное попечение. Однако вместе с тем он не

мог подавить нетерпения, ему хотелось встать и - на трамвай, от проходной, по

заводу, бегом, разыскать Трайно и потребовать, чтобы он вывесил газету.

Он сказал об этом дочери.

- Папа, ты разнервничался... Он что, имеет право?..

- Шиш! Вакуум у него под черепом. Возомнил... Четыре коммуниста в

редколлегии. Редактором Бизин, майор в отставке. Служил в ракетном

подразделении. Трайно с ним не сравняться. Бизин, стало быть, газету написал с

тремя коммунистами, я проверил, как замещаю парторга - как и начальник, он в

отпуске - профорг проверил. И вывесили. А Трайно содрал. Думает: «Ничего,

проглотят». Расколочусь, а добьюсь справедливости.

- Почему он самовольничает? Не уважает вас?

- Уважает?! Да знаешь ли ты, что уважать умеют только люди?

- Не знаю.

- Он на что надеется... Ничего, мол, мне не будет, а начальнику блока угожу.

И вообще, мол, проявлю руководящую бдительность. Кому-то не понравится, а

кто и положительно оценит. .

- Ты не горячись. Ты, папа, успокойся.

- Отпусти ты меня, Маша.

- Почему ты у меня отпрашиваешься? Ты свободный человек. Если от нас с

мамой уехал без спроса, чего в таком-то случае спрашивать.

- Мы же собирались в музей.

- Мама, когда дождалась тебя с войны, собиралась всю жизнь с тобой

прожить... Мало ли на что мы надеемся. Ты как хочешь, так и делаешь.

- Раз я обещал...

- Меня только удивляет. . Ты захотел - уехал, стремишься в цех - уйдешь.

Удивляет только, почему ты возмущаешься против Трайно? Он захотел снять

газету - снял. Чего возмущаться?

- Не одинаковые положения. Я не собирался уезжать. Неожиданная причина

заставила.

- Значит, ты справедливо нас бросил?

- Может быть, справедливо, а может, и по ошибке. Ты-то, ясно, пострадала

ни за что.

- И мама ни за что.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже